Осколок в форме сердца
Шрифт:
– Ну, ладно. – Ольга поднялась со стиснутыми губами и выключила магнитофон. – Скука скукой, но ты за этот вечер пять раз на мои колени посмотрел. А я этого не люблю. Пойдем. Мне дежурить надо, а тебе – бай-бай.
В дверях Женя остановился.
– Спасибо этому дому за хлеб-соль! – постарался сказать весело, но глаза выдали – сфальшивил.
– Дай бог здоровья! – У Ольги был холодный взгляд. – Кстати, пистолетик отдай, не забудь. А то хватится вояка…
– Ох ты, забыл! – хлопнул себя по карману Васильев
Несколько дней Женя скучал, играл в карты с соседями по палате, читал старые газеты, бродил по госпиталю и старался встретиться с Феликсовной, чтобы поговорить. Но она не дежурила, была занята на операциях, после которых, усталая, сразу уходила «домой».
И вот однажды раздался ее окрик в коридоре:
– Васильев, на перевязку!
Женя взлетел с кровати и, чуть прихрамывая, помчался в процедурную.
Ольга улыбнулась ему.
– Ну что, земляк, хирург тебя смотрел? – Феликсовна разрывала пачку бинта.
– Смотрел. – Сердце у Женьки заколотилось, в груди разлилось теплое вино.
– Завтра или послезавтра пойдешь на выписку. – Ольга мельком взглянула на Васильева и отвела глаза.
– Жаль, – вздохнул Женя и поднял синюю казенную штанину на раненой ноге.
– Почему? – Руки у Ольги чуть подрагивали, когда она возилась с повязкой. Она сама не понимала, почему это происходило.
– Да так… Жаль, и все. – Женя смотрел на копну соломенных Ольгиных волос, на шевельнувшуюся грудь под белым халатом…
– Из дому что пишут? – Феликсовна спросила, удивляясь себе: зачем ей это надо, почему ее вдруг стали волновать отношения этого капитана с женой и сыном.
– Не знаю, не интересовался. Может, писем и вообще не было. – Васильеву неприятно было говорить о доме.
– Так ведь скоро замена. Поедешь домой. – Обработав перекисью водорода и зеленкой заживающие раны, Ольга стала накладывать повязку.
– Ну-у, это когда еще будет…
– Когда? – Феликсовна подняла глаза.
– Что-то около месяца.
– Мне здесь сидеть дольше. – И ловко сделала узелок на повязке. – Готов, артиллерист.
– Ольга… – Васильев замялся. – Может, посидим сегодня вечером. На прощанье… Ты же говорила, что у нас с тобой – купейно-поездной вариант. До конечной станции еще есть время…
Феликсовна стояла у шкафчика с медикаментами, звенела склянками и думала. На фоне окна был четко виден ее греческий профиль.
– Ладно, – сказала, не глядя на Женьку. – Приходи.
– А ты водку пьешь? – У Васильева сверкнули глаза и стало распирать грудь.
– Пью, – сказала Ольга и закрыла шкафчик. Затем повернулась к Жене и спрятала в карманы халата задрожавшие руки.
– Ну, тогда я пошел? – воспламененный Васильев зашевелил усами, не зная, что делать со своим горящим телом. А делать что-нибудь очень хотелось: подпрыгнуть, побежать, закричать… Он резко стукнул об пол своей клюкой. – До вечера?
– До вечера. – Ольга улыбнулась, обнажив белую обойму зубов.
Васильев постучал и открыл дверь.
– Проходи. – Ольга была в бежевом, плотно облегающем ее крупноватую фигуру платье с деревянными пуговицами сверху донизу.
Магнитофон разливал по комнате французскую печаль. На электрической плите в «кухонном» закутке шкворчала черная сковородка. Дух жареной картошки забивал все другие запахи комнаты. Женя демонстративно втянул носом гастрономический аромат:
– Вот это закусь! А то эти казенные каши в столовой уже поперек горла стоят.
– Поэтому мы с девочками в столовку и не ходим. Договорились с начпродом: берем продукты на складе и сами готовим. – Феликсовна расставляла на столе посуду.
– А где твоя соседка? – с надеждой спросил Женя.
– Узнала, что у меня будут гости, и ушла к подругам. – Ольга еще ни разу не улыбнулась.
– Значит, мы вдвоем? – Васильев, еле сдерживая радость, достал из-за пазухи бутылку водки.
– Не липовая? – Ольга покосилась на бутылку. – Не траванемся?
– Не должны. Брал у проверенных «боевых товарищей».
Ольга пошла в «кухонный угол» за картошкой. Пар поднимался над сковородкой. Женя плеснул по стаканам водку.
– Ну что, Феликсовна, – начнем?
– Это будет пьянка, – мотнула головой Феликсовна. – Нужно с тостом.
– Тогда, – Васильев секунду подумал, – за возвышенное и земное. – Французский минор из магнитофона настраивал на подобный тост.
– В каком смысле? – Ольга подняла стакан.
– Не за роман о Моцарте, конечно, – быстро скорректировал курс Женя. – За то, чтобы было у нас побольше возвышенного, поменьше земного…
– Что ж, за это выпить можно. – Феликсовна протянула стакан и чокнулась с Васильевым. Выпила одним глотком, по-мужски, не скривившись. Лишь глаза наполнились влагой. – Ешь, пока горячая!
– Кстати, ты читаешь про Моцарта, потому что другое чтиво под руку не попалось?
– Нет, мне очень нравится его музыка. Особенно «Реквием». У меня дома есть пластинка. Ты слышал когда-нибудь «Реквием»?
– Конечно… Опять ты спрашиваешь так, будто современные офицеры кроме Газманова никого не знают.
– Да ладно тебе обижаться. – Ольга улыбнулась. – Сам знаешь, что я почти права…
– Я впервые вижу тебя «не по форме» одетой. – Женя решил переменить тему. – То есть не в белом халате, а в «гражданке». – Он стал есть, почти не прожевывая, обжигаясь раскаленной картошкой.