Осколок в форме сердца
Шрифт:
– Пистолет пусть будет пока у тебя. И подстрахуй меня там на дежурстве. Я скоро буду, – скомандовала Ольга Женьке. – А ты чтоб через пять минут был дома! – бросила лейтенанту и вместе с «джинсовой» увела в темноту вечера дрожащую, преданную мужем медсестру.
– Пистолет, наверное, мой? – подал наконец голос незастреленный бледный офицерик, приросший к земле.
– Не волнуйся, не потеряю, – отрезал Васильев и захромал к хирургическому отделению, оставив остолбеневшего лейтенанта у палатки. Но, сделав несколько шагов, Женька повернулся и крикнул: – Скажи спасибо, что живой!
Он шел медленно, прислушиваясь к возмущенному голосу раненой ноги и прокручивая в памяти решительный марш Ольги
Спустя полчаса Феликсовна вернулась на дежурство.
– Раненые не вызывали, никто не звонил, не спрашивал? – Она внимательно посмотрела на Васильева, едва справляясь с волнением. Видно, только теперь ее накрывал страх от того, что могло произойти у палатки.
– Все нормально, – успокоил Женя.
– Пойдем покурим. – И, взяв его под руку, повела на улицу, в пятно света, падающего из окна.
– Извини, что я так резко перешла на «ты», – сказала, выдохнув дым.
– Ничего. Я даже рад. Надеюсь, выкать мы с тобой уже не будем?
– Просто ситуация такая… «чэпэшная». – Ольга опять нырнула в переживания, не реагируя на Женькин вопрос. Затем вплотную подошла к Васильеву, положила горячую ладонь ему на руку и, посмотрев в глаза, сказала: – Спасибо тебе за помощь! Не знаю, что бы мы, бабы, одни делали…
– О-о-о, глядя, как ты эту девочку завалила, я понял, что и без мужика бы справилась.
Ольга улыбнулась, отняла руку, и Васильев, чувствуя теплый след ее ладони, дрогнул сердцем и пожалел, что прикосновение было таким скоротечным. Феликсовна, глубоко затягиваясь дымом, покачала светловолосой головой:
– Хорошо, что мы у тебя эту корягу не забрали. Костылем ты бы по пистолету не попал, – и засмеялась, колыхнув большой грудью и обнажив красивые зубы.
Васильев впервые видел ее смеющейся и сам зашевелил усами в улыбке. Тепло разлилось у него в животе. Хотелось еще говорить и смеяться. Но Женя вспомнил про пистолет.
– Кстати, оружие у меня. Заберешь?
Ольгины глаза сразу потускнели.
– О господи! – вздохнула она. – Заберу, конечно… Придется отдать этому сопляку.
– А что, собственно, произошло? – Женя наконец осознал, что так и не понял, из-за чего разгорелся пожар.
Ольга почти без эмоций стала рисовать картину:
– Этот лейтенант – начальник банно-прачечного комбината. Чуть ли не сразу после училища сюда на войну приехал. А в моей комнате девочка жила. Из терапии. Наивная, добрая… Стася… Станислава (она полька наполовину). Познакомились. Встречались. Влюбились оба. Друг без друга минуты не могли. В общем, решили пожениться. Командир их отпустил к родителям в отпуск, дал отдельную комнату в бараке. Короче, все условия для молодоженов… Прошло пару месяцев. Парень, видно, еще не перебесился. К тому же у него на этом «мыльном пузыре» куча бабья работает. Девки прожженные – огонь, воду и медные трубы прошли. Вот какая-то и решила «захомутать молодняк», как они выражаются… Стася дежурила, а этот, который «муж – объелся груш», в палатке, где белье сортируют и гладят, с кем-то из своих баб любовь затеял. Стася прибежала домой на ужин (ну, и этого охламона покормить), его нет. Она – на «мыльный пузырь». А тот девку на колени угнездил и «производит движение». Стася в шоке побежала домой за его пистолетом… Короче, остальное ты знаешь.
– Да-а, вот тебе и возвышенное, и земное, – воткнул взгляд себе под ноги Женя, подумал и спросил: – И что же будет дальше?
– А бог его знает… За Станиславой девочки присматривают, на дежурстве ее заменили. Но главное, что все живы-здоровы и административного шума никакого не было. Кстати, надеюсь, ты понимаешь, что эта история – между нами? – Ольга направилась в отделение.
– Могла бы не говорить, – слегка обиделся Васильев, догоняя ее.
Сам не зная – почему, Женя уже хвостом волочился за Феликсовной. Она в барак, и он за ней. Она на пост дежурной, и он рядом. Ольга хотела было взяться за книгу, но неудобно стало так явно игнорировать Васильева. Связывающая обоих тайная спасательная операция вынуждала ее быть поделикатнее. Хотя Ольга вдруг почувствовала, что это не требует от нее душевных усилий. Хромой капитан не раздражал назойливостью и не говорил глупостей. Но главное, несмотря на шутки, вряд ли был беспечным весельчаком. Скорее наоборот. Это интриговало.
Разговор, в общем-то, был закончен и забуксовал. Возникла заминка. Но оставалось передать пистолет.
Ольга сидела, Женя стоял рядом. По коридору сновали раненые, украдкой посматривая на суровую медсестру и усатого капитана с клюкой.
– Да, – встрепенулась Феликсовна, – ты же из-за всей этой катавасии ужин пропустил!
– Ничего! – замялся Васильев, чувствуя голод. – Стройнее буду.
– Нет, ну что ты! Я сейчас раздам лекарства, организую народу «отбой», доложу дежурному по госпиталю, и мы пойдем ко мне чаю попьем. Ты не против? – Ольга опять говорила почти без эмоций, с прохладным выражением глаз. – Там и отдашь мне эту «железненькую штучку».
Женя понял, что слово «штучка» Феликсовна употребила для ушей посторонних. Поужинать у нее «дома» согласился сразу.
В фанерной комнатке голая лампочка тускло освещала три железные солдатские кровати, старый желтый платяной шкаф и стол у узкого окна с однокассетным магнитофоном на углу.
– Ты с кем живешь здесь? – огляделся Женя.
– Одна кровать была Стасиной. Это которая мужа сегодня застрелить хотела. А вторая Валина – девочка в джинсах, что за мной прибежала. Она в терапии со Станиславой работает. Кстати, подменяет ее сейчас на дежурстве.
Женя, вроде бы небрежно, внимательно осматривал жилище Феликсовны. Ольга возилась в углу за шкафом, где стояла электроплитка. Для ускорения процесса чайник не поставила, а налила воды в эмалированные кружки и воткнула кипятильник.
– Открывай консервы и порежь хлеб, – бросила она Васильеву, который стоял с клюкой посреди комнаты, не зная, куда себя определить.
Орудуя ножом, искоса поглядывал по сторонам, пытаясь по вещам узнать что-нибудь о хозяйке. Наконец, глаз зацепился. На обратной стороне шкафа, отделявшего кровать от «кухонного угла» и входной двери, Женя увидел фотографию, пришпиленную кнопкой. На снимке молодая, лет двадцати, Феликсовна стояла рядом с солидным мужчиной в морской фуражке. У мужчины те же, что и у Ольги, крупноватый нос и характерный разрез глаз.
– Это отец? – спросил Васильев.
– Хм… Так и знала, что ты начнешь шарить взглядом по хате, – весело хмыкнула Ольга. – И предполагала, что к фотографии прицепишься… «Замечательный» ты человек, в том смысле, что все замечаешь. С таким опасно.
– Опасно – что? – Женя зашевелил усами, растягивая в улыбке рот.
– Да все опасно. – Она не желала развивать эту абстрактную тему.
– Он был моряком? – Васильев не оставил надежду выковырять из Феликсовны биографию.
– Речником. Но и в море ходил. У нас в роду все моряки. – Ольга решила все же раскрыться. – Он грек по национальности. А я соответственно наполовину гречанка. Или «гречка», как говорит наш хирург. – Феликсовна, стараясь не пролить чай и не обжечься, поставила на стол кружку и, кивнув головой на снимок, добавила: – Видишь, какой у него нос? Это единственное, что и мне досталось от эллинских мореходов. Фамилия и нос. Как говорит мама, «доминанта лица». Ты знаешь, что такое доминанта?