Осколок в форме сердца
Шрифт:
– Ты, видимо, всех военных считаешь недоразвитыми, – с обидой вздохнул Женя.
– Почему всех? – улыбнулась Ольга. – Хотя ты прав. Я не очень высокого мнения о них.
– Кто же тебе так испортил впечатление? – громко спросил Женя, потому что Ольга возилась за шкафом в «кухонном углу» со второй кружкой.
– Был один такой…
– Который «муж – объелся груш»? – Женя от напряга дернул скулой, чувствуя, что переступает какую-то запретную черту, и убоялся захлопнуть приоткрывшуюся было дверь в Ольгин внутренний мир.
– Почему ты решил, что муж? – после короткой, но многозначительной паузы спросила Ольга, выходя из-за
– Потому что ты иначе не сидела бы здесь – в этой чертовой «горячей точке», в этом фанерном бараке с солдатскими койками и «командировочным» кипятильником.
– Невероятно «замечательный» ты человек.
– А фамилия у тебя мужнина?
– Нет. Я же сказала, что фамилия у меня отцовская – Триандыфилиди… Папа очень хотел сына. Впрочем, как и все мужики. А тут я на свет вынырнула. Мама говорила, что он очень расстроился. Потом ничего, привык. Но воспитывал меня как пацана… Мы с ним большие друзья… На второго ребенка не решился. Не стал рисковать. «Не дай бог, опять девка, – говорил, – что я буду с тремя бабами делать?» К тому же боялся, что найдутся шутники, которые в его фамилию в таком случае внесут поправку: после частички «Три» вставят букву «м»… Смекнул?
– Та-а-к, подожди, – напряг мозги Васильев, вставляя «м» в Триандыфилиди после первых трех букв. – Ага! Понял, – и улыбнулся. – Кстати, отчество у тебя не менее яркое. Не могу от него отвыкнуть. Так и буду называть тебя – «Феликсовна»… Да, ну и что отец?
– В общем, я понимала, что ему хочется сохранить фамилию приличной, он ею дорожит, и решила: выйду замуж, мужнину фамилию брать не буду, родится кто-нибудь – на свою запишу. Короче, сложная такая комбинация. Я надеюсь, ты понимаешь? – Ольга поставила на стол сахарницу.
– Понимаю. – Васильев посмотрел на фотографию. – А муж что?
– А что муж? Муж как муж. Был молодой офицер – широкая душа, играл на гитаре, любил праздник… Тогда мне это нравилось. Да и родителям. Папу особенно подкупило то, что Сергей был каким-то дальним родственником-потомком знаменитого Руднева, который командовал крейсером «Варяг» в Русско-японскую.
– Да ты что! – искренне изумился Васильев.
– Вот так все удивлялись, когда узнавали. – Ольга принесла вилки. – Сергей любил рассказывать про генеалогическое дерево, по полчаса рисовал схемы, кто от кого произошел. В общем, как в Святом Писании: Авраам родил Исаака, Исаак родил Якова, Яков всякого и тэ дэ, и тэ пэ…
– Но это действительно интересно, – не остывал Женя. – И потом, его только уважать можно, что предков помнит. На Руси у нас немногие могут этим похвастать.
– Ну, во-первых, помнит он их исключительно из-за Руднева. А если до конца честно, то чтобы себе козырей набрать. Во-вторых, все его экскурсы в историю интересны раз, два, ну, три. Но на пятом начинает надоедать.
– Но, видимо, это не единственный его недостаток?
– Слушай, разговор уже смахивает на допрос. – Ольга нажала кнопку, и из магнитофона тихо полилась печальная песня на французском. – Давай ешь! – и сама взялась за вилку.
– Извини, если я такой назойливый. Просто привык к тому, что раз сказали «А», нужно говорить и «Б».
– Тебе скажи «Б», ты весь алфавит затребуешь…
Несколько минут ели молча, слушая музыку и аккуратно вытаскивая из банок истекающие маслом кусочки консервированной рыбы. Хлебнув чая, Женя все же не выдержал:
– Но детей у тебя нет. Иначе была бы фотография где-нибудь на стене.
– Ладно уж, – сдалась Феликсовна, мотнув головой, – распахнусь настежь. Откровенным можно быть или с тем, с кем по жизни до конца пойдешь, или со случайным попутчиком, как в поезде, например. А у нас с тобой, по-моему, и есть купейный вариант. Дай-ка сигарету.
Васильев чиркнул спичкой, проследил за облачком дыма из полных Ольгиных губ и опять взялся за кружку с чаем.
– Детей действительно нет. – Феликсовна говорила, глядя прямо в глаза Женьке. – То в институт собиралась поступать, то ради себя хотели пожить. А Сергей праздник любил, как я уже говорила. То у него кто-то из сослуживцев звание получил, то день рождения у комбата или ротного, то проверку сдали хорошо, то награду чью-то обмывали, то день танкиста, то артиллериста, то триста лет русской балалайке, то шестьсот лет граненому стакану, то еще черт знает что. В общем, вечный праздник… Я же баба вроде как умная была: ну, как, думаю, с таким мужиком детей заводить?! Ждала, когда остепенится. А он втянулся. Может, не надо было такой умной быть: родить, и все – он бы поневоле остепенился. – Ольга глубоко затянулась. – А так, гитарочка, бутылочка, душа компании. На черта ему семья?! Гусар, широкая натура. Ну, правда, действительно не мелочился. Когда развелись – оставил мне квартиру однокомнатную почти в центре Ростова…
– Так ты из Ростова?! – подскочил на стуле Женя.
– Ну да, – удивилась его реакции Ольга.
– Как же я, дурак, сразу не спросил? – судорожно стал доставать из пачки сигарету Васильев. – Я подумал: раз греки, это, мол, что-то черноморское, типа Сочи, Новороссийска… Я ведь тоже из Ростова. У меня квартира в районе Военведа. Знаешь?
– Знаю, – округлила глаза Феликсовна.
– Вот это да! – искрился Женя.
Ольга молчала. Рядом был человек со своим, чужим для нее миром и судьбой, хотя с ним она, возможно, ходила по одним и тем же улицам, магазинам, кинотеатрам… Васильев, почувствовав изменившееся настроение Ольги, потух. Все! Больше она о себе говорить не будет.
– А почему ты ничего не спрашиваешь о моей жизни? – Женя неловко почувствовал себя под похолодевшим взглядом Феликсовны.
Ольга потушила сигарету и встала, чтобы убрать со стола.
– Потому что главное я о тебе знаю.
– А что в моей жизни главное? – стал вытягивать из нее Женя.
– Главное то, что у тебя есть ребенок, может, даже двое. С женой не ладится. Карьера не состоялась. В твоем возрасте (ты вон скоро седой будешь) мужики уже подполковниками ходят. – Ольга говорила все это, мотаясь между столом и «кухней». – На дурака и алкоголика ты не похож, значит, семейные проблемы помешали продвижению. Не исключаю развод. То есть жена вторая… Наверняка учительница, как у большинства военных. Правильно?
– Правильно, – опешил Женя. Немного подумал и спросил: – Ну, положим, про карьеру понятно – седеющая голова, капитанское звание… А проблемы с женой как высчитала?
– Очень просто. – Ольга опять села. – Ты единственный из офицеров, кто телефон в отделении не насилует, чтобы дозвониться в полк и узнать – были ли письма…
– Все правильно, товарищ Шерлок Холмс. Жена вторая, учительница русского языка и литературы. Сын, четыре года. Любовь – то ли есть, то ли уже была. А счастья нет. Я и сюда-то на войну сбежал от семейных проблем. Вернее, думал, что сбегу. Но сын ведь. Скучаю…