Осквернённые мечтой
Шрифт:
– Сколько нам ещё копать? – выразил недовольство Ригар.
– Не копать, а готовиться, – Косьян наслаждался ухой и звёздным небом, ставшим необычайно прекрасным во время беды. – Победа любит подготовку.
– И так все капканы поснимали со звериных троп, – продолжалось негодование. – Чем кормить семьи будем?
– Да стоят твои капканы, – капли супа стекали с бороды лохмача. – С голоду не подохнешь, не переживай. Река накормит. Лучше бойся того, как бы самому дичью не стать.
– Сколько?! три штуки осталось, да и те бы притащили, не будь они так далеко.
– Да угомонись ты! – заткнул Ригара лохматый, плеснув в него остатки пищи. – Надо будет, и за остальными поползёшь.
– Ты сейчас эту уху вылизывать будешь! – взъерепенился тот.
Косьян воткнул топор в соседний пенек, и тишина вновь посетила трапезу.
– Я смотрю все бодрые, – начал он. – Для дежурства самое то. Желание есть у кого?
Вожак окинул взглядом ссорящихся соплеменников и улыбнулся их страху, дающему его власти сил.
Руку поднял юный воробей, сидящий некогда с луком на крыше. Это был одиннадцатилетний парнишка, мечтающий выйти на караул первым и стать, тем самым, ровней взрослым.
– Опусти руку Вур, твой день ещё не настал, – улыбка Косьяна смягчила отказ, но малец всё равно погрустнел.
Один из керохийцев дал пареньку лёгкий подзатыльник и все дружно посмеялись над неоперившимся птенцом, вогнавшим себя в краску. Каждый из северян проходил через это и помнил счастливые детские годы, когда каждому хотелось поскорее стать взрослым. Когда каждый думал, что зрелость приносит сладкую свободу. Однако всё это оказалось ложью, и осталась лишь скорбь по тем временам, когда детское легкомыслие заставляло их бежать навстречу старости.
Витус немного привык к керохийцам. Было в них что-то такое, чему он завидовал, то, чего у него никогда не было. Он имел всё, но в тоже время и ничего.
– Чего приутих герой? – Ригар дружественно хлопнул чужеземца по плечу. На этот раз всё было спокойно, без угроз и пены у рта. – Держи.
Он подал недавнему неприятелю кружку с чем-то горячим и ароматным. Это был очень приятный жест с его стороны и в тоже время неожиданный. Гость даже позабыл прошлые выбросы ненависти, летящие в него, словно ошмётки грязи.
– Ригар, что ты нам налил? – лохмач подозрительно заглядывал в свою кружку и принюхивался.
– Ты мой дедовский рецепт вызнать хочешь? – ухмыльнулся тот.
– Сдался мне твой рецепт!
– Тогда пей и боготвори меня.
Косматый прищурился. Он преподнёс напиток к носу, да так неумело, что часть бороды окунулась в напиток.
– Свинья! – визгнул задира и захохотал.
Витус, сам того не желая, растянулся в улыбке, наблюдая за ними.
– Ведро прикрой! Оттуда помои хлещут! – завопил лохматый. – Не этот ли отвар ты нам на прошлой охоте сварил?
– Ну да. Он, – щерился Ригар.
– Это ж для сна! Мы в прошлый раз полдня протаскались в кустах. Пень ты гнилой!
– Не лукавь, не для сна он! Просто душу успокаивает, – оправдывался задира.
– Она у тебя навечно покой обретёт, – кричал космач. – Когда тебе спящему башку оторвут. Ты как караулить собрался?
– За себя переживай!
– Да угомонитесь вы, – влез в разговор Косьян. – Нечего пить, если для сна.
– Да не слушай его! – захрипел Ригар.
– Всё! На этом закончили.
Лохматый выплеснул отвар за спину.
– Куда ты! – вожак покачал головой. – Выливайте в ковш, потом выпьем, если боги позволят.
Витус слил содержимое туда, куда и сказали. Попробовать напиток он не успел.
– Маря подай воды, – обратился Косьян к жене, принёсшей ему волчью шкуру для защиты от вечерней прохлады.
Вместо его избранницы подскочила юная девица с небольшим ведёрком. Вода в нём была кристально чистая, не из реки. Очевидно, где-то неподалёку был укрыт родник. Русоволосая красавица начала собирать деревянные блюдца. Подойдя к чужаку, она неловко опустила глаза, застеснялась, чуть-чуть присела, дабы Витусу было удобно положить посудину сверху. От неё пахло лесными травами, а румянец на щёчках намекал на прекрасное здоровьице. Её аромат остался рядом с гостем, даже когда она отдалилась, смущенно хлопая ресничками.
– Помоги ей Вур, – обратился Косьян к юнцу.
Впечатление о местных керохийцах, благодаря Косьяну, у Витуса сложилось неплохое. Расспрашивать их о родстве друг с другом он не стал. Однако из их разговоров можно было сделать кое-какие выводы.
Все они, в той или иной мере, приходились родственниками друг другу. Это были две семьи, решившие отколоться от всего мира. На время или навсегда, не знали и они сами. Отшельнический образ жизни был не в редкости у северян, которые сохраняли родоплеменные отношения. Селиться в суровых условиях, особенно, при малом мужском поголовье, было крайне опасно. Сносную защиту семьям могли обеспечить только крупные поселения, но и там господствовали свои порядки.
Витус понимал, что существовать долго они не смогут. Для долгого существования поселения необходима новая кровь, не связанная родственными узами с остальными членами небольшого общества. Любовные утехи между сродниками жестоко наказывались, не говоря уже об открытой женитьбе. Они боялись даже думать об этом грехе. А девать молодых девушек и парней куда-то надо, ведь молодая кровь требовала своего места в мире. Рано или поздно, как предполагал Витус, выйти на свет им пришлось бы.
В теряющий силы костёр подбросили сушняка. Он завораживающе затрещал, освещая лица сидевших вокруг него людей. Беседы у огня не прекращались, спать никто не желал. Разговоры не решали насущных проблем, но они помогали отбиваться от навязчивых и невесёлых мыслей.
– Дети спят, – отчиталась Маря перед мужем.
– Хорошо, – ответил тот. – Можешь остаться.
Детей спрятали в погребе. Они находились там вместе с женщинами. Лишь супруга Косьяна и лохмача, именуемого Зигуром, как понял из разговоров Витус, не спустились в укрытие.
– Хорошо, что погреб вырыли просторный, – Ригар вглядывался в языки пламени. – Надо бы закрыть от греха.
– Не надо, – возразил Косьян. – Наступали уже в прошлом люди на такие грабли.
– А если откроет? Или ребёнок в панике выскочит? – засомневался Зигур.