Ослепительный нож
Шрифт:
За столом одиноко сидел Васёныш, уписывая пшённую кашу с салом из большой глиняной махотки.
– Присядь, Офима.
Боярышня опустилась на лавку по другую сторону стола.
– Не предлагаю столь скудную трапезу, - повёл речь Васёныш.
– В Великом Устюге потчевал икрой белорыбицы, прикрошками и присолами - паровым сигом, копчёным лещом, ухой шафранной, а к ней пирогами в виде карасей, рассольным из разварной стерляди с пышками и оладьями. А уха - не каша в махотке-в медных сковородочках! И хлебец крупитчатый, а не братский, ржаной. А грибы гретые? А шти с соком? А ягоды винные, на рожниках тридевять ягод? А взвар медвяный
– Ты доброго человека головной казни обрёк, - напомнила Всеволожа.
– Я ж тебе объяснял, - повторил старое Васёныш, - обрёк смерти протопопа Булатова, имевшего от владыки власть десятильную, поскольку спор у нас был о пошлинах. В его десятинные пошлины я вступился. Он воспротивился и погиб. Преосвященный за то анафемствовал меня, я же владыку не тронул пальцем.
– Ещё бы!
– воскликнула Всеволожа.
– Довольно на тебе крови князя Романа и тех безвинных, что на «глаголях» и «покоях» повисли, а также воеводы Глеба, коему крест целовал, и… Да что там! Едва не порешил старца-отшельника. Ада за сие мало! Ко всей этой крови, - заключила она, - открыла путь кровь боярина Симеона Морозова.
Косой белел, тёр щёки кулаками.
– Опять которимся? Обернись на себя, Офима. Сама едва не прервала мою жизнь тайной своей колючкой. Думаешь, не сыскал, так поверил? Булавкой, видишь ли, укололся! Оттого очнулся не в себе. Жил с тех пор, будто все соки выжаты…
Евфимия вновь представила невесёлое прошлое. Велела тогда Неониле зарыть брызгалки на огороде. Та поленилась: «Помойная яма и на княжом дворе есть». Боярышня настояла. И не ошиблась. Звенец с Тупта-лом перебрали помойку, как решето с гречихой. Ничего не нашли. До нитки прощупали скарб боярышни, её услуженницы, и тоже вотще. Князь сделал вид, мол, поверил, будто укололся булавкой, вколотой в наруч Евфимии. Тем не менее трапеза их из-за протопопа Булатова завершилась ссорой. Косой сызнова обещал «доказнить» свою пленницу. Она же назвала его «зверем копытчатым», который, «увидев невинного ярыми своими очами звериными и похватив меч свой наг, хочет главу отсещи». Он в отместку сказал, что у неё «звериный язык». Она возразила, что так именуется трава, годная от мокротной болезни.
Теперь оба вспомнили о тогдашем злоречии. Боярышня молча, князь с видимым раскаянием.
– Верно ты подметила давеча. Зверь вошёл в меня, душу выжил. Не изживу его никак, токмо победив врага.
– С внутренним зверем одоления над врагом не достигнешь, - промолвила Всеволожа.
Косой не вник в её речи.
– Близок конец моему невремени, - продолжил он выспренно.
– За селом Скорятиным лес, а за лесом поле. Это поле вот-вот станет полем брани. Вернусь ли оттуда, полягу ли там - не ведаю. Вот и призвал тебя, Офима, прощения попросить за всю тяготу над тобой. Простишь, легче встречусь с ненавистником.
– А ненависть на беззлобие поменять нельзя?
– спросила Евфимия.
– Поздно, - понурился Косой.
– Было время, сидели за одним столом я - Васёныш, он - Василиус, учились азам у твоего батюшки. Теперь дело далеко Зашло. Не жить никому из нас, коли жив другой. Вот и прошу, Офима: не послабил я твоей участи неуёмной любовью, сними тягость с грешника!
– Пусть тебя Бог простит, - поднялась Евфимия.
– Буду возносить молитвы…
– Не произнесёшь словечка теплоты?
– жалобно спросил Косой.
– Холодно у тебя, - застегнула Всеволожа шубу-одевальницу.
Князь вскочил, раскрыл оконницу.
– Гляди! Легион тысяч войска! Братская дружина Дмитриева! Доблестные лучники вятчане! Пусть брат Дмитрий тесно заточен, пусть Иван Можайский изменил, пусть брат младший, Дмитрий Красный, не со мной. Один справлюсь! Ты гляди, гляди, какие воины…
– Зипунники, - не сдержала откровенности Евфимия.
– По ним видно: ищут, где охапнуть.
– Врёшь!
– закричал Косой.
– Единственный мне близкий человек и… врёшь!
– Что меж нами близкого?
– возразила Всеволожа.
– Ты похитчик, я похищенная. Стыд за тебя, и только!
Князь закрыл окно.
– Ступай, пожалуй. Колешь ты не токмо ядовитыми булавками, а языком. Иди. Не знаю, встретимся ли…
Боярышня, на миг увидев прежнего Васёныша, не захотела уходить на вздорном слове. Пообещала:
– Вестимо встретимся!
– И тут же, чтобы сменить речь, будто сочувствуя, спросила: - Твоих воев поубавилось? На пристани у Волги было больше.
Почуяв каплю теплоты в Евфимии, Васёныш улыбнулся.
– Сметчивая ты! Я часть вятчан отправил на судах до Ярославля. Пусть возьмут город, пока наместник, князь Брюхатый, здесь, среди моих врагов. Ступай, Офима. Ты свободна. А что было между нами скверного, тому - дерть!
Боярышня буквально поняла его слова:
– Ужли отпускаешь?
Князь насторожился. Исчез прежний Васёныш.
– Одолевши, отпущу.
Её ли одолевши? Или Василиуса? Не вдаваясь в суть, боярышня ушла.
2
Остоялась на мосту, перевела дух. Мост держал на сваях большие сени, отделял переднюю избу от задней, зимней. Под таким мостом в подклете обычно зимовали овцы или складывался скарб. Евфимия, кочуя по крестьянским справным избам, знала: с моста ведут два выхода. Один на красное крыльцо, другой на крытый двор. Над мостом и срубами вздымалась сводчатая кровля закоморой об одном волоковом окне. Сквозь него лучилось солнце. По земляной засыпке, что утепляла потолок избы, где принимал боярышню Васёныш, бесшумно в солнечных лучах сновала кошка, видимо, искала тёплого местечка у печной трубы.
Всеволожа вышла на крыльцо, где ждал Бекшик-Фома. Он целиком был занят созерцанием, как воины вятчанин с галичанином коняются на палке, приговаривая:
– Чигирики, мигирики, шаранды, баранды, по мосту по мосту, по лыкову мосту, шишел, вышел, вон пошёл!
Бекшик повёл боярышню по улице. Идут, как госпожа с холопом. Увидишь, не подумаешь, что пленница со стражником. Да и идти-то два шага. И эти два шага для Всеволожи стали незабвенными.
Навстречу - вершники. Впереди - князь. Сверх зипуна длинный кафтан на вате. Пуговицы золочёные с нашивками-петлицами. Богато изукрашенным источнем подпоясан. Шапка с бархатным вершком и горностаевой опушкой. Пешая боярышня глядит не на одежду, на лик князя. Юный удлинённый лик. Бледный - ни кровинки. Будто и не князь, а инок-постник. Очень схож с Корнилием, бывшим слугой Марьи Ярославны. Ужли перед ней тот самый младший сын Юрия Дмитрича, за коим наблюдала из потаённого окна, когда вершился суд над сверженным Василиусом?