Ослепительный нож
Шрифт:
Из-за занавеси выскочила Неонила, бросилась к павшему, пачкаясь кровью, запричитала в голос - ушам стало не в измогу.
– Что я сотворил?
– подошёл к Всеволоже Васёныш, белый как полотно.
– Я убил его?
Евфимия, приближась к телу Романа, подержала запястье его левой руки.
– Ты убил, - сказала она.
Князь опустился на лавку, согнулся и затрясся беззвучно.
Немир привёл Бекшика-Фому. Сообща стали оттаскивать Неонилу, чтоб убрать мёртвого.
– Полегче вы!
– простонал Васёныш.
– Она дружница его.
Евфимия знала: дружница, сиречь возлюбленная, невенчанная жена. Боярышня почти
– Я исполнил сатанинскую волю, - произнёс отделённый занавесью Косой.
– Сатана повелел: «Убей его!» Почему душа промолчала? Где моя душа?
– Грешное тело и душу съело, - отозвалась Всеволожа.
– Офима!
– позвал Васёныш. Она вышла.
– Вспоминаю Иулианию Вяземскую, - поднял он жалобное лицо.
– Когда мой дед убил Симеона, единственного своего друга, мужа её, а затем и самоё княгиню, он скитался в степи, отверженный, до скончания живота. Ты слыхала про хивинского турка Хазибабу? В мордовской глуши близ местечка Цибирца турок возвёл христианскую церковку. Покойный Роман мне о сём поведал. Пойду в Цибирцу, найду эту пустынь, там кончу дни.
Всеволожа ушла, оставив покаянные слова без ответа.
Переяславского князя уложили в ту самую домовину, в коей путешествовала боярышня. Привезённый повечер поп Трифилий вместо венчания отслужил панихиду. Погребли убитого в чистом поле. Поминок не было.
Неонила и ночью не ушла от могилы.
Неспавшая Всеволожа слышала, как поздным-поздно взошёл в избу крещёный Бекшик и разбудил на лавке Василия Юрьича.
– Плохие вести, каназ! Якшибей двух коней загнал.
Едва нас нашёл. На Москве взят за приставы брат твой, Дмитрий Юрьич Шемяка. Привёз он невесту из Заозёрского княжества. Приезжал звать на свадьбу врага твоего Ваську, а тот его в Коломну сослал в тесное заточение. Дружина Дмитрия Юрьича зовёт тебя в Кострому.
– Еду в Кострому!
– прохрипел Косой.
– Ещё вернусь на Москву! Пусть нас с Васькой рассудит Бог. Чуть рассвет, всем быть в сёдлах!
– А эту… кирмышачку, то бишь дикую кошку, дочку боярина Иоанна?
– спросил Бекшик.
– Её?
– ненадолго задумался князь.
– Беречь и стеречь! Она - с нами. Иногда поклонишься и кошке в ножки.
5
Не внял Васёныш просьбе Евфимии дозволить сопровождать его верхом, не по-женски, по-мужски. Хитрость не удалась. Он сразу же рассудил, что из повозки бежать труднее, нежели сидючи в седле. И вот Немир пригнал из городища кареть, купленную у наследников в Бозе почившего софиянина Новосильца, владычного стольника.
– Зело важен был!
– рассказывал об усопшем Немир.
– В карету сядет, растопырится, как пузырь на воде. Сидит в подушках, расчесав волосы, что девка, да едет.
Косой чуть глянул на Немирово приобретение, отвернулся.
– Срам показаться в Кострому!
– А ничего каруха, - осмотрел покупку Нелюб.
– Дорожная. На четырёх колёсах. Поваплена.
– Пова-а-аплена!
– передразнила Неонила.
– В каком веке ваплена? Краска-то вся из лезла.
– А тебе, чтоб ещё и позлащена?
– нагло осклабился Немир.
Подошёл карякой Бекшик-Фома, умаянный бесседельным объездом коней, покупаемых для карети, оттого и ноги на растопырку. Ушлый наездник доложил князю:
– Шесть впряжено каретных добрых лошадей. Косой кивнул и велел укладываться. Синё было во дворе. Хмурые княжьи люди увязывали торока.
Неонила ворчала:
– Хвалятся шестерней! А кони-то! Один мерин булан, другой ворон, третий кавур, четвёртый рыж, пятый карепег, а шестой - стыд сказать!
– в кауре игрень. Не могли одномастных добыть да впрячь!
И охраныши были недовольны каретью. Боярышня, всходя в неё, слышала, как за спиной толковали Нелюб с татарином:
– А где нам ехать пять вёрст, ради колесницы поедем окольной дорогою двадцать вёрст…
Наконец-то тронулись. Одинокий, сникший князь впереди. За ним шестерней - кареть, вокруг малая обережь.
Всеволоже легко дремалось под воркотню Неонилы.
– Он омерзился этим поступком и омерзел всем, - говорила она о Василии Юрьиче, убившем Романа.
Евфимия уже знала, что отец Неонилы был дворским переяславского князя. Мать рано умерла. При родительском недогляде слюбилась дочь дворского с красавцем хозяином, коего дворня именовала за глаза «красавчик-мерзавчик». Слюбилась и очреватела. Пришлось обращаться к бабке-скоблёжке. Сделала она чёрное дело и навек предрекла бесплодие. А при княжом дворе всё «кости да пакости». Охолоумела бедная. Хоть и оставался без ума от неё князь Роман, а что толку? У него княгиня с тремя княжатами. Помер дворский. Впору стало руки на себя наложить сироте Неониле. Нечем было князю её утешить: любимая, да ненужная. Вовремя подоспело несчастье с Василием Юрьичем. Верный Роман, сопутствуя государю, прихватил в бега свою тайную дружницу. И вот - нечаянный страшный час!
– Почему совершил он сие злодейство?
– спрашивала Неонила боярышню о Косом.
– Кто его омерзил?
– Всяк сам мерзится, - ответила Всеволожа.
Ехали быстро. На постояниях меняли коней, добавляя к оплате попблнок. Боевой киверь на князе совсем побурел от пыли, выглядел простолюдинским колпаком.
На малое время призадержались в Кашине.
Одно в карети боярышне нравилось: крупные окна. Сдвинув слюдяную оконницу, она глядела на торговую площадь после дождя, утыканную ламьём - следами конских копыт.
– Отчего жены здесь так белы?
– спросила Евфимия спутницу.
– Чем же сей город славится?
– вопросом на вопрос ответила та.
– Кашинский сурик, кашинские белила…
И вновь путь-дорога высоким берегом Волги. И горестный рассказ Неонилы о мрачных знамениях, предшествовавших её с Романом отъезду из Переяславля.
– Надвинулся на град облак. Потом облак стал мутен, небо затворилось. И по дворам, и по хоромам, и на путех на землю пал огнь, аки кужли горели…
– Кужли?
– не вдруг поняла Евфимия.
– Ну, пучки нечёсаного льна, конопли. Нешто не знаешь?
Кареть вверзилась в колдобину. Девы ойкнули. Дорога выровнялась. Неонила продолжила:
– Люди от огня бегали, а он по земле за ними катался, аки гонял, а никого не жёг. И потом поднялся в тот же облак. И облак исчез…
На ровном пути Всеволожа неощутимо заснула. Повечер спутница бережно разбудила её:
– Подградие Костромы!
Что тут началось! Народ вывалил из дворов, густо стал вдоль дороги. Уши забил барабанный треск. Раздались крики: