Основатели
Шрифт:
— А ну просыпайтесь! Просыпайтесь, живо! — покрикивал на нее незнакомый голос, выговаривающий каждое слово так странно, что не сразу и поймешь. — Ишь, чего удумали — улечься спать посреди топи! Худшего места вы и во всем белом свете не сыскали бы!
Реувен резко села, почти неосознанно выхватив волшебную палочку. Голова у Реувен гудела, как растревоженный улей, а тело ломило так, будто она всю ночь проспала на острых камнях. Протерев глаза и оглядевшись, она увидела, что туман рассеялся, но тьма стала еще гуще; а вокруг, куда ни бросишь взгляд, болото — одно только болото, болото и болото.
— Как же так? — пробормотала Реувен, еще не полностью проснувшись. — Как мы могли очутиться на болоте?
— Это вас Пэк сюда заманил, не иначе, — раздался всё тот же сварливый голос со странным выговором. — Он вас и усыпил, чтоб вы, значит, проспали тут до скончания века — пока камень, на котором вы остановились, не ушел бы прямиком в топь.
Реувен опять потерла глаза тыльной стороной руки — и опять ничего не увидела. Голос продолжал:
— Вот же носит вас черт по трясинам! Что ни день, так какой-нибудь олух забредет, а мне что делать? всякий раз выручать? Эх, так и быть, — рядом с Реувен послышались шаги. — Выведу я вас из гиблого этого места — чего уж там, не пропадать же христианским душам.
И тут прямо перед Реувен откуда ни возьмись возникла дородная бабенка с широким грубоватым лицом, румянцем во всю щеку и копной светло-рыжих волос, неприбранных, как у деревенских колдуний. В больших сильных руках эта статная женщина держала корзины, полные каких-то трав, комочков грязи и еще чего-то скользкого и мерзкого, напоминающего лягушек.
— Собирала болотных фэйри, — сказала женщина, сунув одну из своих корзин Реувен под нос, — вот и набрела на вас. А если б жена пекаря не сговорилась со мной о сглазе для соседки и я не пошла бы безлунной ночью на болото — что бы вы делали? Я вам скажу, что бы вы делали — так и лежали бы тут, одуревшие от болотного туману, как феи от церковного звону, и, в конце концов, потонули бы в трясине.
— Благодарим тебя за помощь, добрая женщина, — заговорил Элазар. Реувен вздрогнула: она всё еще пребывала во власти сна. Посмотрев по сторонам, она увидела, что все ее спутники тоже проснулись и с изумлением взирают на свою нечаянную спасительницу. Элазар продолжал, спустившись с подводы: — Если бы не твое сострадательное сердце, мы бы погибли здесь, сами того не ведая. Но каким образом ты выведешь нас отсюда? Наши повозки тяжелы, они увязнут в болоте.
Деревенская колдунья оглядела Элазара с головы до ног, хмыкнула, фыркнула и заявила:
— Знамо дело, как! Так же, как я добралась сюда! Ну и дурни, сил моих нет… — последнее колдунья проворчала вполголоса. — На-ка, подержи! — велела она Реувен, протягивая ей свои корзины. — Держи-держи! Ничего, авось руки не отвалятся, — всучив корзины опешившей Реувен, колдунья подобрала юбку — взгляду путников открылись ее крепкие ноги в грубых башмаках — покружилась на месте, согнувшись в три погибели, топнула, смачно плюнула в болотную жижу и прокричала: — Хафф, хафф, хаффлпафф! Расступись, трясина! Появись, тропа!
И не успела Реувен, усмехнувшись про себя нелепому заклинанию, подумать о поразительном невежестве деревенских колдуний, как от каменной площадки, на которой они остановились, протянулась дорога, устланная мягким зеленым мхом.
— Ну, чего встали? Вам бы лучше поспешить: как я погляжу, ваш камень уже погружается в болото! — прикрикнула на них колдунья. Вырвав из рук Реувен свои корзины, она с необыкновенной для своего роста и стати ловкостью спустилась с каменной площадки на волшебную тропу и вперевалочку пошагала прочь. Путники, испугавшись упустить колдунью из виду, припустили за нею.
Бархатный мох подавался под их ногами, и Реувен опасалась, что еще шаг-другой — и они вместе со своими лошадьми и повозками провалятся в трясину. Но мшистая дорога, несмотря на свою мягкость, оказалась удивительно надежной. Следуя за колдуньей, путники шаг за
— Не глядите на них, не то сверзитесь с тропы прямиком в топь — а они только того и ждут, — посоветовала колдунья самым что ни на есть будничным тоном. — Утащат на дно — и пропали ваши головушки. Это они сейчас еще смирные, — я-то парочку этих тварей изловила и шеи им свернула — а бывает, заберутся прямо в дом, подкрадутся, пока спишь, и присасываются к живому телу, чтобы крови напиться. Ух, вот я вам, паскудники! Будете знать, как воевать с Хельгой Хаффлпафф! — и колдунья, повесив обе корзины на левую руку, погрозила кулаком в темноту.
— Хельга Хаффлпафф? — переспросил Годрик. — Экое у тебя, женщина, чудное имечко.
— Чем это тебе не угодило мое имя?! — мгновенно вскинулась колдунья. — Поглядите-ка, взяли себе обыкновение потешаться над моим именем! А как корова не доится или дитё захворает — так сразу ко мне бежите, и ничего, моим именем не гнушаетесь! Коли желаете знать, Хаффлпафф — это всего-то мое прозванье; а Хельгой нарек меня мой батюшка, он у меня был из лохланнахов, или, как еще говорят, викингов. Матушка-то моя родом из благословенной земли Эйре; она была знахаркой, умела ворожить и предсказывать судьбу, а заодно и врачевала, — принялась рассказывать Хельга (похоже, колдунья была гневлива, но отходчива). — Случилось так, что на здешние места повадились нападать Белые Чужеземцы на парусных ладьях: грабили дома и церкви, крушили всё что ни попадя, забирали награбленное на свои корабли и уплывали прочь. И вот в один из таких набегов потерпели они поражение от наших воинов, и пришлось им бежать к своим ладьям, бросив на берегу убитых и раненых; а моя мамаша, дернул же ее черт, возьми да и подбери одного из раненых лохланнахов. Долго она его выхаживала, заговаривала его раны, поила целебными отварами; а как окреп он и встал на ноги, так уплыл обратно в земли своих сродичей — и поминай как звали. Матушка моя в ту пору уже была мною брюхата; понятно, она не желала, чтобы папаша мой уходил, и потому наложила заклятье на его латы и меч — такое, что не мог он ни поднять их, ни унести. Да только всё без проку: в конце концов, он прямо так, бросив латы и меч, убег. Я на него не в обиде: видать, такой он был человек, перекати-поле, не сиделось ему на одном месте… Да и у матушки моей норов был, я вам скажу… от нее не то что без меча — без портков убежишь куда глаза глядят, — Хельга рассмеялась. — А батюшка мой, прежде чем утек, завещал матушке назвать дитя, коли парень родится, Хельги, а коли девка — Хельга; и матушка, пусть и шибко на него осерчала за его побег, всё же волю его исполнила. Потому-то я и зовусь Хельгой, а Хаффлпафф меня уже после прозвали. А вот и мой дом, — возвестила она. — Значит, полпути пройдено. Отсюда до другого берега болота — рукой подать.
Реувен, после предостережения колдуньи старательно смотревшая только себе под ноги, подняла голову и увидела маленькую, сложенную из камня хижину с тростниковой крышей. Хижина стояла на островке посреди болота — побольше того, на каком они остановились этой ночью. Рядом, в сарайчике, возились и хрюкали свиньи, а в крохотном огородике перед домом колдовские травы росли вперемежку с брюквой и репой. На огороде возилось странное существо — гном не гном, гоблин не гоблин, — лопоухое, остроносое, тощее, одетое в мешок, в котором проделали дырки для головы и рук. Завидев людей, существо бросило свою работу и юркнуло в свинарник.