Основные течения в еврейской мистике
Шрифт:
Наряду с этой концепцией двоякого каводав хасидской теософии имеется другой существенный элемент: идея святого херувима как явления на Престоле Меркавы. Этот херувим, никогда не упоминавшийся Саадией, фигурирует в некоторых известных хасидам трактатах о Меркаве [CCVIII] . Так как в видениях Иезекииля обычно речь идёт о целом воинстве херувимов, то идея особо отмеченного ангела, вероятно, восходит к одному месту у Иезекииля (10:4), где употребляется единственное число: «И поднялась Слава Господня с херувима». Хасиды отождествляют этого херувима со «зримой Славой» Саадии [CCIX] . Он представляет собой эманацию Божественной Шхины или Его незримой Славы. Согласно другой точке зрения, он есть порождение «великого огня» Шхины, чьё пламя окружает Господа, тогда как Престол Славы, на коем является херувим, восстаёт из менее высокого пламени. Как утверждается в предании [CCX] , отражение небесного света в первозданных водах произвело сияние, превратившееся в огонь, из которого восстал Престол и ангелы. «Великий огонь Шхины» порождает не только херувима, но и человеческую душу, возвышающуюся в силу этого над ангелами. Херувим может принять любой образ: ангела, человека или зверя. Его человеческий облик послужил образцом, по чьему подобию Бог сотворил человека [CCXI] .
[CCVIII]Трактат Хейхалот, гл. 7 (Бейт га-нидраги, т 2, с. 45). Здесь, однако, не упоминается явление Херувима на троне.
[CCIX]О херувиме см. отрывки, которые цитирует Эпштейн в Га-хокер, т. 2, с. 38-39, 43-44, а также материал, приведённый в комментированном молитвеннике Нафтали Тревеса (Тинген 1560), во вступлении к Бар-ху, на который Эпштейн не обратил внимания. Множество свидетельств о херувиме находится
[CCX]См. Донноло в изд. Кастелли, с. 40; Элеазар из Вормса, Хохмат ге-нефеш, 7 b-с, и Шаарей га-сод…, с. 13.
[CCXI]Элеазар из Вормса, Шаарей га-сод…, с. 14.
Что эта идея означала первоначально, можно только предполагать. Ибо ясно, что хасиды просто приспособили к своим собственным представлениям идею более раннего происхождения. Указание на это содержится в идее херувима, которая существовала в некоторых кругах еврейских сектантов при жизни Саадии. Филон [115] полагал, что Логос, Божественный глагол, «выполнял посредническую роль в процессе Творения». Эта филоновская доктрина о сотворении вселенной была развита сектантами, длительное время близкими к отпадению от раввинистического иудаизма. Она приняла несколько огрублённую форму и в этом качестве уже в гораздо более ранних источниках приписывалась отдельным еретикам [CCXII] . В их представлении, Бог сотворил мир не непосредственно, а через посредство некоего ангела, либо эманированного из Него, либо сотворённого существа. Этот ангел, мыслимый ими как творец или демиург, также определяется в качестве предмета всех библейских антропоморфизмов и в качестве существа, являющегося пророкам в видении.
[115]ФИЛОН АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ (также Филон Иудейский; родился, предположительно, в 25 г. до н. э. – умер, по-видимому, в 50 г.), еврейско-эллинистический философ. Принадлежал к знатнейшей еврейской семье в Александрии, связанной с династией Ирода и римскими придворными кругами. У Иосифа Флавия упоминается брат Филона Александрийского, Александр, богатый финансист и высокопоставленный чиновник, сын которого, Тиберий Юлий Александр, был также известной личностью. Однако о жизни Филона Александрийского известно из единственного источника «Посольство к Гаю», где он описал свою поездку в Рим в качестве главы делегации александрийских евреев к императору Калигуле в 40 г. с ходатайством против водружения статуй императора в синагогах Александрии и в Иерусалимском храме. Работы Филона Александрийского написаны по-гречески и обнаруживают совершенное владение языком, глубокое знание греческой литературы и философии и прекрасную образность речи. Очевидно, что Филон Александрийский получил образование в греческих школах. Источник его обширных познаний в иудаизме неясен, поскольку нет доказательств существования еврейских школ в диаспоре в этот период; неизвестно, насколько Филон Александрийский владел ивритом. Вместе с тем не вызывает сомнения, что Филон Александрийский вырос в семье, глубоко преданной еврейской вере и традициям. В своих сочинениях Филон Александрийский широко использует Мидраш. Известно об одном паломничестве Филона Александрийского в Иерусалим. Благодаря христианской церкви до нас дошли в греческом оригинале многочисленные произведения Филона Александрийского, посвящённые библейской тематике и философии, а некоторые – только в переводе на армянский язык
Философская концепция Филона Александрийского сложилась под сильным влиянием стоицизма и платонизма. Следуя Платону, Филон Александрийский противопоставляет чувственный мир и умопостигаемую сферу бытия, только в рамках которой можно постичь истину; материальный мир – это область «мнения» (или «вероятности»), он занимает срединное положение между истиной и ложью. Концепция Бога у Филона Александрийского характеризуется крайней трансцендентностью, превосходящей даже платоновскую: Бог выше добродетели, выше знания, выше абсолютного блага и красоты. Согласно Филону Александрийскому, на низшем уровне абстракции Богу приписываются благость и другие атрибуты, на высшем уровне абстракции Бог не имеет качеств, не обладает именем и непознаваем. Тем не менее, хотя истинная сущность Бога непознаваема, её исследование – в высшей степени благословенное занятие.
Трансцендентная концепция Бога совмещается у Филона Александрийского с имманентной – стоической по своему происхождению – концепцией отношения Бога к миру и к душе: божественная сила действует как имманентный принцип вещей и, в первую очередь, души. Такой взгляд приводит Филона Александрийского к онтологической дифференциации – к различению между Богом и Его Логосом, который Филон Александрийский иногда отождествляет с Божественной мыслью, а иногда трактует как нечто, что осуществляет связь между Богом и человеком, – принцип, символизируемый первосвященником. Хотя Филон Александрийский принимает библейский тезис о творении мира Богом, он стремится избежать вывода, согласно которому Бог находился в прямом контакте с профанирующими свойствами материи, и потому постулирует посредующую «миротворящую силу» – Логос.
Философия Филона Александрийского во многом влияла на становление философии неоплатонизма и, в особенности, христианства. Для христианских авторов творчество Филона Александрийского служило основополагающим образцом синтеза еврейской и греко-римской мысли, а его концепция Логоса легла в основу христианского учения об Иисусе как посреднике между Богом и человеком. Об авторитете, которым Филон Александрийский пользовался у христиан, свидетельствует легенда о его встрече с апостолами Петром и Иоанном. Хотя вопрос о влиянии идей Филона Александрийского на Евангелие от Иоанна недостаточно изучен, послания апостола Павла, в первую очередь, его «Послание к евреям», обнаруживают стилистическое и идейное сходство с трудами Филона Александрийского. Особенно глубоко влияние Филона Александрийского, в первую очередь, Климента Александрийского, Оригена и Амвросия Медиоланского, которые заимствовали многие его идеи и его аллегорический метод библейской экзегезы.
[CCXII]См. статью Шрайнера в REJ, vol. 29, р. 207 (раздел о Малике аль-Седжулани из Рамле и Веньямине Нахавенди); Шахрастани в переводе Хаарбрюкера, т. 1, с. 256; Киркисани в переводе Немоя в HUCA, vol. 7, р. 386.
Нас не должно удивлять то, что здесь речь идёт об отголосках филоновской мысли. Несмотря на то, что в талмудической и ранней раввинистической литературе можно обнаружить немного следов влияния Филона, после исследований, проведённых в этой области Познански, установлено со всей бесспорностью, что идеи теософа из Александрии каким-то образом проникли в круги еврейских сектантов в Персии и Вавилонии, которые ещё в X веке были в состоянии цитировать некоторые его сочинения [CCXIII] . Вполне возможно, что херувим на Престоле представлял собой лишь преобразованный Логос, особенно если принять во внимание, что в понимании мистиков дохасидского периода явление на Престоле было не чем иным, как явлением Творца мира. С точки зрения хасидов, не видевших особого противоречия между идеей бесконечного Бога и идеей Бога в качестве Творца конечных вещей, представление об ангеле утратило этот характер. Тем не менее, этот ангел наделяется атрибутами, превращающими его едва ли не во второго Бога [CCXIV] . Читая подобные описания, то и дело вспоминаешь о Логосе. Даже имена, под которыми Бог является в трактатах Хейхалот – Акатриэль, Зогарариэль, Адирирон, – иногда воскрешаются и употребляются для обозначения каводаи херувима, посредством которого происходит явление кавода [CCXV] . Это преобразование аналогично тому, о котором шла речь в предыдущей главе, где ангел Метатрон описывается как «малый Йуд-Гей- Вав– Гей», лишь с тем отличием, что идея херувима более точно соответствует идее Логоса.
[CCXIII]См. статью Познански в REJ, vol. 50, pp. 10-31. Очевидно, Немой упустил из виду эту важную статью.
[CCXIV]Эпштейн, там же
[CCXV]См. Шаарей га-сод. с.14 (вместо Зогариэль (от слова югар «сияние») имя там пишется Гадариэль (от слова гадар «великолепие, величие»); Берайта де-Йосеф бен Узиэль в Га-хокер, т. 2, с. 44; Эльханан бен Я кар, Йесод га-йесодот («Основа основ») в MS JThS New York 838, 104a.
На вопрос о том, каким образом эти идеи могли проникнуть в среду благочестивых немецких хасидов, можно дать несколько ответов. Во-первых, такие представления о Логосе могли в качестве неотъемлемого элемента ортодоксального еврейского гностицизма содержаться уже в некоторых текстах Меркавы, о существовании которых хасиды знали. Во-вторых, хасиды могли непосредственно познакомиться с еретическими идеями. Моше Таку упоминает такие сочинения, появившиеся на Востоке и проникшие в XII веке через Русь в Регенсбург – в то время один из главных центров торговли со славянскими странами [CCXVI] . Более того, из обнаруженных недавно фрагментов книги Шмуэля бен Калонимуса, отца Йегуды Хасида, известно, что «некоторые еретические учёные знают о чём-то наподобие отблеска тайн ( кавод), но не об их субстанции» [116] . Из надёжного источника известно также, что сам Шмуэль Хасид провёл несколько лет за пределами Германии и вполне мог установить контакт с еврейскими сектантами или еретиками и познакомиться с их произведениями.
[CCXVI]См. Оцар нехмад, т. 3, с. 80-81.
[116]Я обнаружил фрагменты этой совершенно неизвестной дотоле книги в рукописи (MS Adler 1161, JThS New York, 70b-71b, 72b, 73a): «так сказал рабби Шмуэль, сын р. Калонимуса в книге Шакуд ашер такан ("Усердный, который исправил")». Таинственное название Сефер шакуд, по словам Либермана, обозначает «Книга Шмуэля» (Ктубот, 436). Описывая Кавод, Шмуэль говорит: «Вот я учился и понял, что многие из учителей моих, сведующих в Талмуде, не знают тех тайн, что открыты еретикам и грешникам, которым недоступна тайна
Третий теософский символ, имеющий значение в этом контексте, по-видимому, возник в среде самих хасидов. В их литературе рано и неизменно упоминается «святость» Бога и его «величие», которые они именуют также Его «царством». Важно, однако, то, что эти качества мыслятся не как атрибуты Божества, но – по крайней мере, в тех произведениях, о которых мы имеем какие-либо сведения [CCXVII] , – как сотворённая ипостась Его Славы. «Святость» – это Слава, не принявшая определённой формы, скрытое присутствие Бога во всех вещах. Но подобно тому, как в Талмуде утверждается, что Шхина обитает главным образом на Западе [CCXVIII] , так и «святость» Бога имеет своим местопребыванием главным образом Запад. «Святость» отождествляется хасидами с «миром света», высочайшим из пяти миров духа. Это не то гностическая, не то неоплатоническая концепция, заимствованная у неоплатоника начала XII столетия Авраама бар Хийи, родом из Северной Испании. Из «святости» Божьей исходят Его голос и Его глагол. «Святость» излучает свет с Запада на Его «величие», которое помещается на Востоке. Между «святостью» Бога и Его «величием» существует также то различие, то первая, подобно сущности самого Бога, бесконечна, а второе в своём явлении в качестве Царя конечно, то есть отождествляется со зримым каводом или херувимом. Поэтому в этой системе бесконечный Творец мыслится свободным от каких-либо атрибутов, которые, однако, приписываются Его Славе в её различных превращениях.
[CCXVII]Эти спекуляции содержатся в Шаарей га-сод…, с. 13-14, а также во фрагментах из Сефер шакуд (см. предыдущее примечание {116}).
[CCXVIII]Бава Батра, 25а.
Учение о молитве вновь обретает особое значение в этом контексте. «Бог бесконечен, и Он всё; поэтому, если бы Он не принял определённого образа в видении пророков и не явился бы им как Царь на Престоле, они не знали бы, кому они молились», – замечает Элеазар из Вормса [CCXIX] . По этой причине молящийся взывает к Богу как к Царю, – в зримой теофании Славы. Но святой умысел (кавана), в представлении того же автора, не направлен на явление на Престоле и тем более не на самого Творца, который, как мы видели, отождествляется в этом построении с сокрытым Богом. Действительный объект мистического созерцания, его истинная цель – сокрытая святость Бога, Его бесконечная и лишённая формы Слава, из коей исходит голос и глагол Божий [CCXX] . Конечное слово человека имеет своей целью бесконечный глагол Божий. К тому же Шхина определяется, пользуясь выражением Элеазара, как истинная цель молитвы. Принимая во внимание упомянутое представление о Шхине как о сотворённом свете, эта идея явно парадоксальна. И действительно, в одном из фрагментов труда Шмуэля бен Калонимуса, на который мы уже однажды ссылались, мы читаем: «Творения славят Шхину, которая сама сотворена, но в мире грядущем они будут славить самого Бога» [117] . Другими словами, молитва, обращённая непосредственно к Творцу, невзирая на то, что Он бесконечен и вездесущ, возможна только в эсхатологической перспективе. В настоящем же она обращена лишь к «Шхине нашего Творца, духу живого Бога», то есть к Его «святости», которая, вопреки всему, почти определяется как Логос.
[CCXIX]Содей разайя, изд. Камельхара, с. 32.
[CCXX]См. Шаарей га-сод…, с. 13, см. также MGWJ, vol.78 (1934), р. 495.
[117]Изречение взято из MS Adler 1161, 71b. Насколько мне известно, это самое раннее в еврейской мистической литературе указание на нетождественность терминов «Святой, да будет Он благословен» и Шхина. Эта двойственность, очевидно, впервые проявляется в поздней Агаде. В Мидраги Мишлей, изд. Бубера, 47а, содержится, например, следующий отрывок: «Встала Шхина пред Святым, да будет Он благословен, и возгласила пред Ним: Владыка мира…».
10
Наряду с этой теософией и мистикой имманентности, приписываемой авторитету Саадии, обнаруживается третий элемент хасидской мысли, который, при всём отсутствии в нём красок и истинного метафизического дыхания, заслуживает имя неоплатонизма. Некоторые идеи, содержавшиеся в произведениях испано-еврейских неоплатоников, хасиды переняли и включили в свою собственную систему. Разумеется, в ряде случаев эти идеи проделали обратный путь из сферы метафизики в сферу теологии или гнозиса, если не чистой мифологии.
Утверждали, что мистическая теология испанских каббалистов и мистическая теология немецких хасидов представляют собой два различных духовных направления, не имеющих никаких точек соприкосновения. Испанские каббалисты, если руководствоваться таким толкованием фактов, были последователями неоплатонизма, тогда как типичные хасидские концепции восходят к восточной мифологии [CCXXI] . Мне такой подход кажется упрощённым. Дело в том, что неоплатоническая философия была известна и испанским каббалистам и хасидам. Различие заключалось в том, что в Испании и Провансе её идеи превратились в мощный фактор преобразования характера ранней кабалы, в которой преобладал гностицизм, тогда как в Германии элементы таких спекуляций не смогли наложить долговечного отпечатка на хасидскую мысль. Хасиды воспринимали их как безжизненные схемы. Они не только не привели к преобразованию доктрины хасидизма, но и сами подверглись преобразованию, лишившись своего начального спекулятивного содержания. На конечной стадии распада в них даже невозможно было узнать то, чем они были вначале. Например, учение Авраама бар Хийи об иерархическом принципе пяти миров – света, Божества, разума, души и (духовной) природы – было в высшей степени своеобразно включено в хасидскую систему, в которой космологические идеи играли существенную роль [CCXXII] .
[CCXXI]Эпштейн в вышеупомянутой статье в Га-хокер, т. 2.
[CCXXII]См. мою статью по этому предмету в MGWJ, vol. 75 (1931), pp. 172-190.
С этой точки зрения особый интерес представляет доктрина прообразов – идея, совершенно чуждая духу произведений Саадии, не только проникающая труд Элеазара «Мудрость души», но и занимающая видное место в «Сефер хасидим». Эта доктрина подразумевает, что всякая низшая форма существования, включая неодушевлённые предметы, «даже деревянный чурбан», и тем более низшие формы, имеет свой прообраз, дмут [CCXXIII] . В этой концепции обнаруживаются не только элементы платоновской теории идей, но и элементы теории астральной взаимозависимости высших и низших плоскостей и астрологической доктрины, утверждающей, что всякая вещь имеет свою «звезду». Прообразы, как мы уже замечали по поводу трактатов Хейхалот [CCXXIV] , вплетены в занавесь, расстеленную перед Престолом Славы. В понимании хасидов, эта занавесь состоит из синего пламени и окружает Престол со всех сторон, кроме Запада [CCXXV] . Сами прообразы представляют собой особую сферу бестелесного, полубожественного бытия. В другой связи упоминается оккультная «Книга прообразов» [CCXXVI] . Прообраз есть глубочайший источник скрытой жизненной силы души. Судьба каждого существа заключается в его прообразе, и каждое изменение в его состоянии имеет свой прообраз [CCXXVII] . Не только ангелы и демоны черпают своё предвидение человеческой судьбы из этих прообразов [CCXXVIII] ; пророк также способен увидеть их и таким образом узнать будущее [CCXXIX] . О Моше недвусмысленно сказано, что Бог показал ему прообразы [CCXXX] . Имеется намёк на то, что даже вина и заслуга имеют свои «знаки» в прообразах [CCXXXI] .
[CCXXIII]Прим. 114 {XCV} ко второй главе.
[CCXXIV] Хохмат га-нефеш, 20a-d и в других местах; Аругат га-босем, с. 39; Сефер хасидим, §1514.
[CCXXV]Шаарей га-сод…, с. 14.
[CCXXVI] Хохмат га-нефеш, 23b.
[CCXXVII]Там же, 29.
[CCXXVIII]Там же, 28d.
[CCXXIX]Содей разайя, с. 34.
[CCXXX]Хохмат га-нефеш, 20d.
[CCXXXI]Там же, 20а.
Эти тайны Божества и Его Славы, так же как прообразы всего сущего в сфере идей, мыслимой в мифических понятиях, и загадка природы человека и его пути к Богу, составляют основные предметы хасидской теософии. Любопытна патетика, с которой хасиды пробираясь через дебри этих глубоких и тёмных идей, пытаясь сочетать наивный мифический реализм с мистическим проникновением в суть вещей и оккультным опытом.
Немногое объединяет этот ранний хасидизм XIII века с одноимённым движением, развившимся в Польше и на Украине в XVIII столетии, движением, которое послужит предметом нашего рассмотрения в заключительной главе. Одноимённость – не доказательство реальной преемственной связи. Помимо всего прочего, их разделяют две или три великие эпохи в истории развития каббалистической мысли. Поздний хасидизм унаследовал богатую традицию, из которой его приверженцы могли черпать новое вдохновение, новые формы мысли и – последнее по месту, но не по значению – новые формы выражения. И всё же между ними имеется определённое сходство. Оба они стремились воспитать крупные национальные коллективы в духе мистического морализма. Истинный благочестивый (хасид) и цадик позднего хасидизма – родственные фигуры. И первый и второй суть идеальные прототипы мистического образа жизни, тяготеющие к социальной активности даже в том случае, когда его носителей представляют как хранителей всех тайн Божества.