Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Да, именно в тот момент, среди гимнов, огней и ладана, он избавился от последнего из своих страхов. Он поклялся покорить его, мальчика, ниспосланного ему судьбой; вызов живительной красоты.
На следующее утро он был удивлен, когда тот мальчик, ради которого он оделся и с особой тщательностью причесался, не объявился на своем месте. Он увидел его в одном из других алтарей, где тот прислуживал на мессе Отцу Лозону. Ему вспомнилось, что Морис делал тоже самое для преподобного в течение нескольких недель перед каникулами. Но такое было делом исключительным, и, вероятно, младший брат будет выполнять эту службу всего лишь день, или, самое большее, неделю.
Тем
Отдельные мессы закончились раньше общей, которая продолжилась отправлением причастия. Жорж не сводил глаз с алтаря отца Лозона: ему хотелось, чтобы мальчик вернулся на своё место; ему казалось, что священник невыносимо долго возится. Однако, в конце концов, он закончил, после чего мальчик заставил Жоржа волноваться, некоторое время туша свечи и накрывая алтарь. Маленькая, светлая головка еще раз прошлась за балюстрадой, пока священник снимал религиозные одеяния и предавался молитве. Открылась дверь придела, затем дверь трансепта, и мальчик бесшумно скользнул на своё место. Отслужив у Отца Лозона, он решил для себя не отказываться от участия в общей мессе настоятеля; он внимательно прочитал последние молитвы. Через несколько минут зазвучал колокол, и школа вышла из церкви.
Эта же сцена повторилась и на следующий день; и через день, и в субботу. На самом деле, пятничный вечер принес кое–какую компенсацию; это была первая пятница месяца, и, как это было принято, состоялся salut [приветствие] для Святого Причастия. Жорж целых двадцать минут торжества мог не сводить глаз со своего идола.
Он обрёл спокойствие: несомненно, в конце недели мальчик завершит свои службы, и в воскресную мессу без пения — в воскресенье на Крещение Господне — вероятно, наконец–таки будет слушать в галерее придела. А на большой мессе он окажется на своём обычном месте, как будто в порядке подготовки к грядущим изменениям. «Ecce advenit… Он придёт!» — говорилось в тексте. Но если бы Жорж стал рассыпать золото, ладан и смирну, это было бы впустую. Его королевские дары не принесли бы ничего кроме улыбки. Напрасно он пытался привлечь к себе внимание, роняя книгу, или имитируя кашель. Он довольствовался присутствием мальчика, ясными линиями его лица, его элегантной манерой держаться, изящными жестами и беззвучным движением его губ при молитве.
Он был готов слегка притушить проявления такого большого рвения к божественным вопросам. Но не стал бы препятствовать ему, и, подобно античному герою, был готов сразиться даже с самими богами.
Он занял первое место по греческому на этой неделе: но результаты его собственного класса волновали его теперь гораздо меньше, чем результаты пятой формы. Он жаждал услышать имя, которое должно было заполнить трапезную изысканной нежностью. Мотье–младший оказался седьмым в классе с результатом в двадцать два балла. Это не было совсем не плохо.
На вечерне ему не сопутствовал успех, но уверенность Жоржа оставалась непоколебимой. «В дружбе», думал он, «как в вере: требуется терпение». Во время службы диаконы и алтарники постоянно ходили взад–вперёд между ними, прерывания поток магнетизма. Но во время мессы без пения на следующей неделе такого беспорядка не было. В воскресенье терпение Жоржа иссякло. Он дал себе неделю, чтобы заслужить улыбку мальчика, и принялся вести счёт дням на календаре. Что касается бедного Люсьена, то Жорж чуть было не забыл пожелать ему всего хорошего по случаю его именин — это был не только конец Крещения Господня, но и праздник Святого Люсьена. Во время утренней медитации настоятель говорил только о волхвах.
На следующий день его темой стал Св. Иулиан Аназарвский, который встал на путь мученичества, обратившись к вере, будучи сыном гонителя христиан. Парень пришел из школы, чтобы понаблюдать за экзекуцией и вдруг, отбросив свои школьные книги и сорвав тунику, побежал за мучеником, и погиб вместе с ним. Они, таким образом, получили покровительство, согласно которому, акт обольщения в церкви был гарантирован ей же самой.
Но нет! Что это? Мальчик снова помогал неизменному Отцу Лозону надеть его неизменные красные облачения. Жорж оказался не только разочарован, но и очень сердит: он начал тревожится. В чём состоял смысл такого усердия? Должно быть, мальчик готовит себя к священству? Здесь, вероятно, над ним снова поиздевалась судьба, как это было с Люсьеном в прошлом семестре. Он был полон печальных дум. Теперь ему казалось, что счастье, так страстно желаемое, в конце концов, для него оказалось недосягаемым. Но разве возможна такая вопиющая несправедливость?
На перемене он решил найти ответ, расспросив Мориса Мотье насчёт урока математики, который должен был быть следующим, и, словно думая об учителе математики, сказал:
— Ты больше не прислуживаешь Отцам на мессах?
— Нет, спасибо! Я свалил это дело на моего дорогого братца!
— Вы делаете это по очереди?
— Совсем нет! Я делал это целый месяц, теперь его очередь. Это была идея моей матери. Она ужасно религиозна, и хочет, чтобы мы оба прислуживали на мессах, один — весь январь, другой весь декабрь. Вот почему мы этим занимаемся, и с конца того года ему говорит аминь Отец Лозон. Он близкий друг наших родителей.
— Должен сказать, что это хорошее дело! Если бы я оказался на вашем месте, то был бы осторожен. Вы вдвоём можете оказаться с бритой башкой, прежде чем поймёте, кто это сделал — как короли из Меровингов. [Отсечение волос считалось тяжелейшим оскорблением для представителя династии Меровингов, на практике означавшее потерю прав на обладание властью, и одновременно, лишение волос означало принадлежность к церкви, т. н. пострижение в монахи (послушники)]
— Не волнуйся, — ответил Морис, засмеявшись, — мы сыновья не королей, а врачей, и наши головы на плечах сидят очень крепко. Однако очень мило с твоей стороны побеспокоиться об этом. Я одолжу тебе мои поэмы Ришпена [Жан Ришпен, 1849–1926, французский поэт, писатель и драматург. Внук крестьян, сын армейского врача], если захочешь.
Жорж уже слышал кое–какие разговоры об этих стихах: они были надёрганы из книги под названием Les Caresses [Объятия]. И переходили из рук в руки среди нескольких посвященных, которые, как рассказывали, копировали их на поля своих молитвенников, с тем чтобы заучить их наизусть во время службы — вольность, менее подобающая Великому веку, чем последующей эпохи. До сих пор Жорж не выказывал любопытства в отношении этих стихов. Он не выходил за пределы Ростана и Ферзена. Тем не менее, ему не хотелось обижать Мориса, и он поблагодарил того за любезное предложение. И добавил: