Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Александр сказал, что, по правде говоря, из–за такого поведения его родители могут не позволить ему вернуться в школу после следующих каникул; между тем, он готов проделывать то покаяние каждое утро.
— Я совсем не волнуюсь насчёт покаяния, — сказал мальчик, — но если я буду изгнан, ты приедешь туда, куда я поступлю, да?
— Да, — ответил Жорж.
— Мы вместе поступим в другой колледж. Поклянись.
— Клянусь.
Александр взял его руку и сжал ее. На этот раз он действительно потерял своё невозмутимое спокойствие, намного больше, чем при их первой тайной встрече. Он словно использовал весь свой запас самоконтроля; он дрожал от волнения.
— Подумать
Для того, чтобы мальчик на миг выбросил из головы эти события, Жорж достал из кармана коробку конфет и отдал её Александру: они вдвоём съели несколько штук, а затем Жорж сказал:
— Ты ничего не рассказал об отце Лозоне.
— Я не очень беспокоюсь насчёт него. Естественно, он был вовлечен. Я долго беседовал с ним, в качестве вознаграждения за то, держал рот на замке с другими. Из–за этого у меня и появилась возможность прийти: этим утром он посылал за мной. Я не знал, разрешат ли мне покинуть комнату во время вечерних занятий, и поэтому сказал ему, что хочу поговорить с ним сегодня вечером. Затем мне удалось затянуть разговор до шести, как я сделал в прошлый раз после исповеди. К тому времени я сумел закончить мои задания, хотя с небольшими помарками, но быстро. Я стараюсь аккуратнее, чем обычно, готовить свои уроки, и, как оказалось — я прав, теперь мне задают вопросы на каждом уроке: они помещают меня к позорному столбу.
— Если вернуться к отцу Лозону, то он упрекнул меня за, как он сказал: «неполную исповедь», на том основании, что я занимался «заслуживающими порицания интрижками, о которых он ничего не знал» — это его слова, а не мои. Он, кажется, явно ревнует. Я сказал ему что я этим не занимался, что в своей душе и на своей совести не чувствую какой–либо вины, так как в «интрижках», о которых идёт речь, совсем не виновен, и поэтому, следовательно, не видел никакой необходимости упоминать. Он ответил, что из–за любого умолчания о тяжком грехе, я, по крайней мере, совершил непослушание, потому что нарушил правила; и что я в открытую восстаю против своих учителей, родителей, Бога, и et vitam aeternam [вечной жизни, лат], аминь. Он заявил, что я — великий грешник, камень преткновения [крылатое выражение, обозначающее препятствие на пути к достижению какой–то цели. Первоначально выражение «камень преткновения» встречается в Ветхом Завете в Книге пророка Исаии, где Бог говорит о себе: будет Он освящением и камнем преткновения, и скалою соблазна для обоих домов Израиля(Ис. 8:14)]. Он, по правде говоря, грозил запретить мне причащаться, но я остановил его: я сказал ему, что напишу кардиналу, и даже Папе.
— Я подумаю, как нам лучше поступить, — сказал Жорж, — и дам тебе знать, оставив записку для тебя в трапезной, как обычно. В любом случае, ты можешь рассчитывать на меня: чтобы я не решил, верь мне. Может быть, мы не сможем видеться друг с другом в течение некоторого времени; не бери в голову — помни, что я скажу здесь и сейчас в твоём присутствии — слова, которые говорили юноши в Афинах: «Я никогда не брошу товарища в битве».
Александр положил голову на плечо Жоржа, и, вкрадчивым тоном, который вовсе не был его обычным способом изъяснения, произнёс:
— Ты не спросил меня, что я написал в своей записке, и я чуть не забыл вам сказать:
Если ваши слова были ласками, то мои взгляды — поцелуями…
Он улыбнулся, как будто сказал что–то непозволительное; и убежал.
Когда Жорж вернулся в студию, воспитатель бросил на него вопросительный взгляд и указал на ближайший к своему столу угол. На мгновение Жорж подумал, что это наказание связано с делом Александра, но почти сразу успокоился: Отец показал на часы, продемонстрировав, что он, как оказалось, совсем позабыл о времени. Он выходил под предлогом головной боли, но это и оправдание имеет свои пределы. Накажут ли за это и Александра?
Стоя со скрещенными руками и лицом к стене, Жорж вслушивался в звуки, происходящие позади него в студии: закрывающиеся книги или столы; линейки, падающие на пол; стук ручек, погружаемых в чернильницы; скрип перьев по бумаге. Большинство других мальчиков были, конечно же, рады видеть его торчащим там, ибо он никогда еще не был наказан. Но наказывали ли хоть одного из них за дело, которое было настолько близко связано с письмом к Папе?
Жорж подумал о Люсьене, единственном, кто ему сочувствует, и единственном, кто владеет его тайной. Несомненно, воображение Люсьена, благослови его, поработало, объясняя такое долгое отсутствие Жоржа. Также несомненно, что он провел время, копируя упражнения по латыни для Жоржа. Так как он никогда не верил, что может случиться худшее — он провел день, пытаясь успокоить Жоржа — то, вероятно, решил, что завсегдатаи оранжереи сказали друг другу больше, чем он смог бы убедить признаться своего друга.
Жорж благоговейно уповал на игру судьбы. Теперь он оказался в точно такой же ситуации с Александром, как Люсьен с Андре — по вине Жоржа. У одного из двух друзей, в данном случае у самого младшего — возникли неприятности из–за другого; второй друг был избавлен от проблем благодаря отсутствию своего имени на компрометирующем письме. Тем не менее, незначительное наказание, которому подвергся Жорж, демонстрировало, что несправедливость их жребия — его и Александра — была уже исправлена за его счет. Пожалуй, это было только начало. С другой стороны, какую стойкость продемонстрировал Александр, справляясь с ситуацией! Он бросил вызов префекту, настоятелю и Отцу Лозону; он презрел неприятности, угрозы, испытания, которым они подвергли его; сдавал свои работы, заучивал уроки, и готовился скрупулёзно выдерживать их взыскания.
Он, Жорж, не должен опускаться ниже планки, установленной этими примерами. Жорж принял решение, достойное их: он придёт с повинной, чтобы оправдать Александра.
И оправдает его, низведя всё приключение к детской игре. Но если такое придётся не по вкусу Александру, и обидит его боевой дух, то и не сможет помочь. Жорж старше и должен быть более рациональным. Перспектива покинуть Сен—Клод согласно обещанию, если дела перейдут от плохого к худшему, не была для него проблемой; но ему казалось, что лучше сделать усилие, чтобы избежать этого, придя к какой–нибудь другому разрешению ситуации, если это возможно.
Он пойдёт к Отцу Лозону, получит его прощение, а затем и его поддержку. Отец Лозон не сможет не поверить ему. (Если бы это был Марк, то было бы проще, так как тот не состоял в Конгрегации.) Более того, Отец будет предрасположен, по собственной воле, поверить в целомудрие Александра. Разве мог священник признать, что сердце его юного фаворита для него закрыто?
И ещё, поскольку сердце мальчика, по сути, оставалось непорочным, то истинная сила этой непорочности стала бы их защитой. Но этого было не достаточно, чтобы они выиграли; им надо было выигрывать быстро.