Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Ограничение не писать к Александру приносило ему боль. Вероятно, у мальчика имелись свои причины для просьбы к Жоржу не писать ему. В попытке самоутешения Жорж накропал короткое письмо Морису и ещё одно Блажану, так же, как он поступил на рождественских каникулах. У него был соблазн расспросить каждого об их Дульсинеях [возлюбленных], но он воздержался; он не хотел, чтобы Лилиан оказалась права, даже косвенно.
Еще меньше ему хотелось дать повод Александру расспросить Мориса на эту тему — Морис мог показать ему письмо.
Вечером пасхального вторника
Вернувшись домой, он обнаружил открытку, адресованную ему его, и словно поджидавшую, пока не уедут его кузины. Она содержала только два слова: Неизменно. Александр. Очарованный, Жорж направился в свою комнату, чтобы там спокойно помечтать.
Правда, он надеялся на более длинное послание, но заставил работать своё воображение, и оно позволило расшифровать ему счастливую лаконичность своего друга. Здесь была Вечность, поддерживаемая именем, так же как и на золотом статире имя поддерживало Победу; этого было достаточно.
Его друг дал ему все, что в его представлении было самым дорогим подарком.
Жорж получал удовольствие, рассматривая собственное имя и полный адрес, написанные рукой Александра, его величавым почерком, твердым, и даже более элегантным, чем в записках. Он наконец–то счёл себя настоящим обладателем этого имени и адреса; никогда прежде у него не имелось такого хорошего подтверждения.
Ему нравилось находить смысл даже в картинке на открытке: «С., вид от железнодорожной станции». Разве Александр, выбрав эту открытку, не обозначил чётко единственное место в своём городе, которое, вероятно, могло заинтересовать их — им оказался железнодорожный вокзал, который должен был в ближайшее время помочь свести их снова вместе?
Жорж, в общем–то, был совершенно счастлив; все страхи покинули его. Если уж и был шторм у Александра, то он, возможно, оказался не слишком серьезным. Эта идея примирила его с родителями — он возненавидел их за принадлежность к родительскому клану, предполагая, что его друга преследуют его родители. На ужине он был поздравлен с пропажей своей угрюмости.
Будучи уже в постели, он снова взялся за открытку, расположив её в пределах досягаемости. Здесь, в доме, ничто не походило на общежитие, где требовалось читать с электрическим фонариком, накрывшись одеялом. Не таясь, при свете, опёршись на подушку, он перечитал записки мальчика и переиначенный им гимн. Он возложил все эти послания на свою прикроватную тумбочку, вместе с локоном мальчика; и рядом с ними своего Амура Фесписа, подперев его изножьем своей прикроватной лампы. Завтра он напишет Отцу Лозону по–настоящему любезное письмо.
После завтрака он перенёс записки в свой бумажник. Солнечный свет, ярко освещавший комнату, блеснул на пряди волос, когда Жорж убирал её. Он отлепил её от клейкой бумаги, к которой она была приделана, и держа её в руке, поиграть светом на ней. Её золото было почти таким же, как и у статира, и она показалась ему столь же весомой; разве он не был символом, подходящим к той юной, золотой голове?
Он вспомнил, когда впервые увидел волосы Александра, наполненные солнечным светом — на игровой площадке колледжа в одно из воскресений февраля. Он взял прядь волос пальцами и пристроил её к голове Амура Фесписа; неожиданно картинка ожила. Он оставил её там и пошёл умываться и одеваться.
Расчесывая свои волосы, он по–прежнему думал об Александре. Его волосы были гораздо красивее, чем у его кузины Лилиан; он имел обыкновение напоминать ей об этом — её бесило то, что он считал её волосы крашенными. Он подумал, как он будет выглядеть, если отбелит свои волосы. Его смуглое лицо и каштановые глаза вряд ли подойдут к золотистым волосам. Во всяком случае, разве это будет нелепо, недостойно, если мужчина покрасит свои волосы? Тем не менее, Жорж нашёл удовлетворение в компромиссной идее: он вспомнил, что у некоторых мальчиков из Сен—Клода бывало, что одна прядь отличалась оттенком от остальных. Этот каприз природы вдохновил его на идею отблагодарить Александра очень оригинальным комплиментом.
Не желая покупать необходимые препараты неподалёку от дома, он взял велосипед, чтобы поискать их в отдалении. В магазине никого не было, но его владельцу справедливо показалось, что Жорж что–то ищет. Тогда он подошёл и спросил осветлитель для волос.
— Имеется четыре оттенка, — сказал парикмахер. — Золотистый блондин, пепельно–русый, светло–русый или просто светлый?
Жорж оказался сбитым с толку; но потом вспомнил, что у него в бумажнике имеется прядь Александра. Отвернувшись в сторону, он достал её и показал мужчине.
— Позвольте мне рассмотреть её, — произнёс тот, забрав её у Жоржа.
Хотя занятием этого парня являлось обработка волос, но не совершит ли он поругания своим прикосновением к этому особенному локону?
— Это пепельный блондин, — сказал тот, и уже собирался выбросить образец прочь, когда Жорж поспешно подхватил его. Несколько волосков упало с пряди, и потеря их опечалила Жоржа больше, чем разрыв целого Анатоля Франса на клочки в кабинете настоятеля. Только гордость помешала ему подобрать их.
— На голове с такими волосами как эти, — сказал парикмахер, с таким бледным цветом и такой хорошей текстурой, первые седые волоски едва ли будут заметны, и небольшого количества перекиси водорода достаточно, чтобы окрасить их.
Первые седые волосы? Александр с седыми волосами? Эта мысль была так смехотворно–нелепа, что Жорж простил парикмахера.
Он улыбнулся и произнёс:
— Я не понял.
— Мы, как я понимаю, имеем дело с блондином, желающим восстановить цвет, закрасив седые волосы?