Особенная дружба | Странная дружба
Шрифт:
Жорж был удивлен спокойствием, с которым говорил. От этого его уверенность в себе возросла. Он был готов стоять перед глазами настоятеля; на самом деле он бросал вызов допросу под пытками, как в античности. Он был не далек от мысли поверить в свою же историю.
Настоятель оторвал глаза от обложки книги-Impressions de Theatreе [Впечатления от театра, литературные очерки 1888–1890 гг.] Жюля Леметра [Франсуа Эли Жюль Леметр (Francois 'Elie Jules Lema^itre), 1853–1914, французский критик, член французской академии, глава «импрессионистской
— Как младший Мотье смог сообщить вам о том, что случилось?
— От Люсьена Ровьера, который, как вы знаете, состоит в обществе Святого Детства; они, по счастью, встретились в коридоре этим вечером. Ровьер сообщил мне за ужином, воспользовавшись Deo Gratias.
— Что именно он сказал?
— Что у Александра Moтье появилась мысль разыграть меня, передразнив мои слова о «ласковом голосе», но он был пойман, когда занимался этим, и будучи наказанным, естественно, отказался вовлекать меня в дело.
Настоятель поднял глаза на Жоржа и сказал:
— Он сделал, по крайней мере, одно признание — что он уже посылал другие записки своему выдающемуся корреспонденту. У меня не было ни малейшего желания читать их, за исключением той, которая обеспокоила вас, потому что то малое, что я увидел — было в достойном сожаления стиле: кажется, по образцу какой–то низкопробной повести. Пожалуйста — если вы не против — дайте мне взглянуть на ваш бумажник.
— Но я никогда не получал от Мотье даже самой незначительной записки!
— В таком случае он лжёт. Однако это не имеет отношения к делу. Мне нравится, когда представляется случай, посмотреть, какого рода вещи мои ученики хранят в своих бумажниках.
— Но я никогда не получал от Мотье даже самой незначительной записки!
— В таком случае он лжёт. Однако это не имеет отношения к делу. Мне нравится, когда представляется случай, посмотреть, какого рода вещи мои ученики хранят в своих бумажниках.
Жорж покраснел, но не от стыда: он пережил волну радостного облегчения при мысли о предосторожности, предпринятой им. Таким образом, он отомстил настоятелю, лживо обвинившему Александра во лжи; однако, его ложь, вероятно, называлась по–другому — например, «благими помыслами».
Настоятель, должно быть, заметил эмоции, посетившие Жоржа; он произнёс:
— Не обижайтесь на мою просьбу. Это мой долг, чтобы доказать вам, что у мальчика вашего возраста не должно быть никаких секретов.
Жорж передал ему свой бумажник. Священник открывал его осторожно, как будто оттуда могла выпасть большая сумма денег или документы с неопровержимыми доказательствами. Первый кармашек, в который он заглянул — оказался тем, из которого несколько минут назад были удалены записки Александра. Но Жорж, для того, чтобы не оставлять его совершенно пустым, положил на их место открытку с Амуром Фесписа. Настоятель достал её и рассмотрел.
— Это статуя Праксителя [Пракситель — древнегреческий скульптор IV века до н. э. Предполагаемый автор знаменитых композиций «Гермес с младенцем Дионисом» и «Аполлон, убивающий ящерицу».], — сказал Жорж, и сейчас она в Ватикане. Кое–что о ней имелось в «Мифологии», которую вы одалживали мне.
Не отвечая, настоятель вернул на место Амура. Другие кармашки содержали: прошлогоднее удостоверение школьника, действительный членский билет «Колониальной и Морской лиги», картинку из автомобильной рекламы, таблицу фармацевтических весов, брошюры о путешествиях, и «Молитву ангела–хранителя отсутствующего ребенка».
— Эта молитва, — произнёс настоятель, — приносит сорокадневную индульгенцию.
Там же оказалась одна из визитных карточек родителей Жоржа, с их титулами — маркиз и маркиза. Она произвела хорошее впечатление. Следующей вещью, которую исследовал настоятель, была фотография их ch^ateau [замок, фр.].
— Это наш, — сказал Жорж, добавив с улыбкой, — я, кажется, всё объясняю.
Он не жалел, что получил возможность напомнить настоятелю свой ранг. Правда, настоятель тоже был благородных кровей; но это ещё не означало, что его родители тоже владели ch^ateau. Настоятель добрался до последнего кармашка: тот содержал бумажку, но то была банкнота; и фотографию — фотографию Анатоля Франса.
— А вы, кажется, знаете, — сказал настоятель, возвращая бумажник Жоржу, — все произведения этого автора по порядку?
— Я прочитал только его Le Livre De Mon Ami [Анатоль Франс — Книга моего друга, 1885]; я вырезал эту картину оттуда.
— Больше не читайте его, никогда! [В 1922 году его сочинения были включены в католический «Индекс запрещённых книг»] И, если подумать, вам лучше отдать эту фотографию мне. Кроме того, эта статуя; вряд ли она должна находиться в бумажнике у ребенка Марии.
Жорж достал их из своего бумажника и передал настоятелю. Настоятель держал их одной рукой и рассматривал, словно играл в карты. Но, как бы желая продемонстрировать своё уважение к древности и Ватикану, он щедрым жестом руки вернул картинку статуи Жоржу. Затем резким движением разорвал Анатоля Франса на четыре части и бросил их в мусорную корзинку. Один обрывок вывалился на ковер; он демонстрировал всего только бороду прославленного академика, голову которого глава Академии Святого Клода только что подверг скорой экзекуции. Затем настоятель произнёс:
— Хорошо! Я вижу, что вы сказали мне правду, и отказываюсь от осуждения, но я надеюсь, что вы усвоили урок. Выбирайте друзей только среди ваших одноклассников. Это лучший способ избежать осложнений, которые, хотя и могут быть если не особенно серьезными, то, по крайней мере, позорными. Вам будет очень стыдно, если я расскажу вам, какими помыслами руководствовался этот дерзкий мальчишка, когда писал вам. Мальчишеские фантазии склонны выходить из–под контроля их владельцев. Следовательно, важно их успокаивать. У вас уже есть друг — Люсьен Ровьер: держитесь его, он надёжен и является образцом здравого смысла.