Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
Шрифт:
Анри деловито распахивал витрины, доставал оружие и примерял к руке. Свой выбор он остановил на небольшом кинжале в кожаных ножнах, шипастой дубинке и арбалете. Арбалетные стрелы различного калибра лежали в коробках из-под обуви в отдельном ящике. Он молчал, а я все теребила его:
— Что ты делаешь? Зачем тебе оружие? С кем ты будешь сражаться? Причем здесь Изабелла и Варкоч?
— Я не знал, что Варкоч занимается продажей недвижимости, — подумал он вслух, но на мои вопросы так и не ответил. — Я был уверен, что его фирма специализируется на разводах…
Разложив кинжал, дубинку и стрелы по многочисленным карманам комбинезона, Анри закинул за спину арбалет, и мы покинули музей. На небе не было ни облачка. Кузнечики оглушительно стрекотали. День обещал быть жарким.
— Ольга, — он подошел вплотную, провел тыльной стороной ладони по моей щеке, смотрел с грустью, будто прощался. — Ольга, как имя покупателя Грюнштайна?
— Мэ-э-э… — промямлила я и похлопала в растерянности ресницами, к такому вопросу я была не готова.
— Понимаю, конфиденциальная информация… Тогда я сам скажу: его фамилия Магнус.
У меня отпала нижняя челюсть. Как он угадал? Ну как?!
— Да, все правильно. Так и должно быть: Магнус. — Сыщик постоял немного, подставив лицо теплым лучам солнца, потом снял с руки часы и вручил мне. — Через час на станции остановится местный поезд. Иди по этой тропинке до ворот. У ворот начинается грунтовая дорога. Она ведет в долину к старой мельнице, а там уже станцию видно. Не заблудишься. Уезжай. Вот, на билет тебе хватит… Уезжай в Россию. Поменяй работу. Забудь Грюнштайн…
Он вложил мне в ладонь стопку купюр, повернулся и зашагал к замку. Я провожала взглядом его высокую фигуру, пока он не скрылся за углом часовни. Оглушительно стрекотали кузнечики. Бабочка-капустница обмахнула лицо прозрачным крылом. Легкий ветерок донес аромат альпийских трав. И не было дня ужаснее.
Моя душа истекала кровью. Ее исполосовал острый клинок обиды. Вот так: повернулся и ушел. Ушел и бросил. А где же все красивые слова, где жаркие клятвы: увезу тебя на остров, в океан? Где горячий шепот: будешь моей? Ничего не осталось, все утекло в песок: уезжай, забудь Грюнштайн! На билет тебе хватит…
Я свернула пополам растрепанную пачку евро и швейцарских франков и сунула деньги в задний карман джинсов.
Его часы были мне велики. Тяжелые, дорогие, «Картье», с двумя дополнительными циферблатами и календарем, на металлическом браслете. Секундная стрелка весело прыгала с одного деления на другое, с каждым движением приближая момент появления местного поезда. Я повернулась и побрела к станции.
Тропинка привела меня к могучим воротам, запертым на бревно засова. Калитка в одной из створок была распахнута настежь. А за ней начиналась грунтовая дорога. Всего один шаг, переступить порожек калитки и, не оглядываясь, вприпрыжку, вниз с горы, до старой мельницы, а там уже и дощатую будку видно.
Пыхтящий серым дымом паровоз выползет неторопливой гусеницей из туннеля, лязгнет, заскрипит тормозными колодками и приляжет отдохнуть возле дощатой будки. Я сяду в вагон, паровоз фыркнет паром, свистнет коротким гудком, и покатятся колеса по блестящим рельсам, по холмам и долинам, мимо игрушечных шале и сереньких коровок. Прощай, Грюнштайн! Я выброшу тебя из сердца, я забуду все.
Я перешагнула через порожек калитки и заметила возле дороги небольшой навес для застигнутых непогодой путников. А под тем навесом стоял мотоцикл, красный, красивый, весь в пыли. Я несколько раз обошла его кругом, потрогала руль и кожаное сиденье, оглянулась по сторонам, как воришка, и расстегнула замок на переметной сумке. Не знаю, что я в нем хотела найти. Мне просто надо было открыть сумку.
Там лежал набор гаечных ключей, моток веревки, пара старых перчаток, пропахших бензином, и походная аптечка. И больше ничего. Хотя — нет, под аптечкой валялся смятый клочок бумаги. Я расправила его и, приноровившись к солнечному свету, разглядела старый счет-фактуру на покупку двух брусов реликтовой красной сосны на лесопилке в Аппельхофе. Цена двух брусов выражалась в астрономических нулях. Но не стоимость деревянных изделий местной лесопилки заставила меня сесть прямо в дорожную пыль, а имя покупателя. Реликтовую сосну по цене золота купил в прошлом году герр Хендрик фон Грюнштайн.
Да, так и было написано по-немецки: Хендрик фон Грюнштайн.
Это что же такое получается?! Это ж получается, что Анри — не Анри, а Хендрик. И не сыщик он, а законный владелец Грюнштайна. И Оливия была его женой, а я его пытала, спал ли он с ней… и старым ловеласом назвала…
Я залилась краской стыда, вспоминая все глупости, что успела наговорить.
Это что же получается?! Оливия развелась с Анри, получила Грюнштайн, продала поместье и тут же умерла от укуса змеи. Магнус не успел сделать мне щедрый подарок, как сам скончался от апоплексии. Я, как последняя дура, примчалась в Швейцарию, ожидая, что все будут рады помочь расторгнуть сделку. А здесь сидят акулы капитализма и не хотят признаваться, что не могут связаться с клиентом, который умер. Ах, извините, он уехал на Тибет, поближе к богам, вернется не раньше, чем через полгода… Ха! Ха! Ха! И еще раз — ха!
Ах, не хотите ли посмотреть на Грюнштайн? Ранняя готика, в прекрасном состоянии, никаких привидений… А сами, прокравшись потихоньку, пугают Белым Всадником на белом коне, стреляют из арбалета, разыгрывают клоунаду с кольцом. Вот я сейчас как испугаюсь, как уеду, как отдам замок первому встречному даром…
Вот только Анри сюда никак не вписывается… Зачем его вызвали срочным сообщением на пейджер? Какую ему роль отвел хитроумный Варкоч? Как Анри узнал фамилию покупателя? Что такого многозначительного таится в имени Магнуса? Причем здесь поиски сокровищ, если все уже перекопано, и алмазный венец никуда не пропадал? Откуда взялся шут, который должен убить владельца Грюнштайна? Зачем эти странные намеки на старинную легенду: змея, арбалетная стрела и яблоко? Змея и арбалетная стрела — два символа смерти. Они уже сделали свое дело, теперь должно появиться яблоко. Яблоко, которое должно убить короля Хендрика. Где-то мелькнуло недавно яблоко… Сочное, бордовое… в корзинке Гунды…
Я вскочила и опрометью бросилась обратно в замок. Я бежала по тропинке, спотыкаясь и оскальзываясь, перепрыгивая через обломки камней и распугивая кузнечиков. Я боялась опоздать.
Все так же сияло солнышко, нагретые камни пахли ветром, колодец возвышался в центре площади, а на покосившейся горгуле водостока сидела черная ворона и с любопытством косила на меня глаз. Было тихо, кажется, даже кузнечики утомились петь песни. И в этой тишине я услышала голос. Он позвал меня:
— Ольга, иди сюда, — мужской голос доносился из той дверки, что вела со двора прямо в кухню.
Кто еще, кроме Анри, мог позвать меня? И я радостно нырнула из ослепительного дня в сизый полумрак кухни. Мне понадобилось некоторое время, чтобы обрести зрение и разглядеть в сумерках закопченных стен силуэт мужчины, который сидел в торце длинного стола. Желтое озеро света от керосиновой лампы лежало на столешнице, в нем плавала плетеная корзина для пикников. Бордовое яблоко лоснилось матовым боком на дне корзины. А за столом сидел Блум и радостно улыбался во все щеки.
— Привет, — сказал он, пошарил рукой в корзине и выудил яблоко. — Как дела? Понравилось в Грюнштайне?