Особое мясо
Шрифт:
Он бежит не останавливаясь и не оглядываясь. Небо затянуло темными тучами? Какое там! Ему сейчас не до капризов погоды. Уже подбегая к машине, он понимает, что лай слышится все отчетливее. Бросив взгляд назад, он видит преследующую его стаю. Собаки догоняют его, они все ближе и ближе. Он бежит изо всех сил, понимая, что эта пробежка вполне может оказаться последним занятием в его жизни. В машину он впрыгивает буквально за несколько секунд до того, как собаки настигают его. Он пытается успокоить дыхание, а сам тем временем с грустью разглядывает прыгающих вокруг машины псов. Как жаль, что нельзя помочь им, покормить, искупать, подлечить, обнять и погладить. Всего в стае шесть собак. Они слабые и тощие, их питание явно нельзя назвать достаточным и сбалансированным.
Страха он не чувствует, хотя прекрасно понимает, что выйди он из машины — и будет разорван на куски. Он не в силах оторвать от них взгляд. «Как же давно я не видел животных!» Вот явный вожак стаи — черный кобель, настоящий альфа-самец. Шесть псов окружили машину и продолжают прыгать на нее, лаять, пачкать стекла слюной, царапать когтями запертые двери. Он видит их клыки, ощущает их голод и злость как свои собственные. Они кажутся ему красивыми, просто прекрасными. Он заводит мотор и медленно отъезжает. Он ведет машину предельно осторожно, чтобы ни в коем случае не наехать на своих преследователей, не причинить им вреда. Они бегут за ним до тех пор, пока он не нажимает посильнее на газ, мысленно попрощавшись с Джаггером, Уоттсом, Ричардсом и Вудом.
23
Он возвращается домой. Ему не хватает веселого лая Коко и Пульеса, бежавших навстречу машине по грунтовой дорожке, обсаженной эвкалиптами. Пульеса нашла Коко. Он плакал под тем самым деревом, где теперь лежат они оба. Он был еще щенком. Маленький, весь в блохах и клещах, едва живой от голода, он лежал под деревом и тихонько поскуливал. Коко приняла его как родного. Маркос снял с найденыша клещей, вывел блох и стал откармливать. Щенок окреп и подрос. Сколько бы ни заботился о нем Маркос, своей главной спасительницей тот считал Коко. Стоило кому-то прикрикнуть на Коко или пригрозить ей, Пульес приходил в ярость. Он стал верным псом-защитником для всей семьи, но главной охраняемой персоной оставалась для него Коко.
Небо затянуто уже почти черными тучами, но он их не замечает. Выйдя из машины, он сразу идет в сарай. Самка на месте. Как обычно, она спит, свернувшись калачиком. Ее нужно помыть, тянуть с этим больше нельзя. Осмотрев сарай, он понимает, что было бы неплохо навести здесь порядок, сложить вещи и освободить побольше места. Чтобы ей было удобнее.
Он выходит из сарая, намереваясь подыскать подходящее ведро или ковш. В это время начинается дождь. Только сейчас он осознает, что надвигается гроза — настоящая летняя гроза, пугающая и прекрасная.
В кухне он ненадолго останавливается и понимает, что безумно устал. Больше всего ему сейчас хочется сесть и выпить пива, но откладывать помывку самки больше нельзя. Вот подходящий ковшик, вот туалетное мыло, вот чистая тряпка. Он идет в ванную и ищет какую-нибудь старую расческу. Ничего подходящего нет, разве что вот эта — которую оставила Сесилия. Он берет ее с собой. Он собирается подсоединить шланг к крану с водой, но на улице льет так, что он сам мгновенно промокает насквозь. Рубашки на нем нет: он оставил ее Джаггеру, Уоттсу, Ричардсу и Вуду. Сняв ботинки и носки, он остается в одних джинсах.
Он идет к сараю босиком. Под ногами — мокрая трава, в воздухе пахнет влажной землей. Вот, кажется, и Пульес — лает на дождь. Он видит пса так отчетливо, словно тот и вправду здесь, рядом. Простодушный Пульес исступленно скачет, ловит распахнутой пастью капли, пачкается в грязи и искоса поглядывает на Коко, ожидая одобрения своим выходкам. Коко, само благоразумие, наблюдает за ним из-под навеса.
Он выводит самку из сарая — аккуратно, почти нежно. Она напугана дождем и пытается укрыться от него руками. Он успокаивает ее, гладит по голове и говорит ей, как будто та что-то понимает: «Не волнуйся, все хорошо, это просто вода, она помоет тебя». Он начинает мылить ей волосы, и она смотрит на него с ужасом. Он усаживает ее на землю и становится на колени у нее за спиной. Постепенно жесткие, грязные волосы наполняются мыльным раствором. Он все делает медленно, чтобы не испугать ее еще больше. Самка поворачивает голову то в одну сторону, то в другую, чтобы видеть его. Она моргает ресницами и время от времени тревожно вздрагивает.
Дождь льет все так же сильно, и Маркос продолжает мыть ее. Он намыливает ей руки и трет их чистой тряпкой. Самка чуть успокоилась, но все равно посматривает на него с недоверием. Он намыливает ей спину и медленно поднимает ее. Он моет ей грудь, подмышки, живот. Делает он это не только осторожно, но и почтительно, словно ему доверили помыть достаточно ценную вещь, впрочем неодушевленную. Он волнуется — словно переживает из-за того, что эта вещь может сломаться или… или лишить жизни его самого.
Он проходится тряпкой по всем отметинам, подтверждающим, что данный экземпляр относится к первому чистому поколению. Штампы постепенно стираются под воздействием воды и мыла. Двадцать штампов — по одному за каждый год содержания.
Чтобы смыть въевшуюся грязь, он проводит рукой по ее лицу. У нее длинные ресницы, отмечает он про себя. Глаза… Какого же они цвета? Никак не разгляжу. Серые? Или зеленые? А еще у нее по щекам разбросаны веснушки. Совсем немного.
Он наклоняется и моет ей ноги. Ступни, икры, бедра. Даже под непрекращающимся дождем он не может не почувствовать ее запах — дикий и свежий. Аромат жасмина? Взяв расческу, он снова усаживает самку на траву. Сам он устраивается позади нее и начинает расчесывать ей волосы. Они у нее прямые, только очень спутанные. Чтобы не сделать ей больно, он действует расческой предельно осторожно.
Прочесав длинные волосы, он поднимает самку и долго рассматривает ее все так же под дождем. Видно, что она стройная и хрупкая. Он видит ее почти насквозь, словно она прозрачная. Он наклоняется к ней, чтобы снова почувствовать аромат жасмина, и вдруг, как-то не подумав, обнимает ее. Самка стоит неподвижно. Она уже даже не вздрагивает. Она лишь поднимает голову и смотрит на него. А глаза-то у нее зеленые, думает он. Точно, зеленые! Он ласково проводит рукой по клейму на ее лбу, целует эту отметину. Уж он знает, какую боль ей пришлось выдержать, когда ее клеймили. Так же больно было, когда ей удаляли голосовые связки, чтобы сделать ее более покорной, чтобы она не кричала, когда ее поведут на убой. Он ласково гладит ее горло. Теперь дрожь бьет не ее, а его. Он снимает джинсы и остается перед нею голым. Его дыхание учащается, он продолжает обнимать ее под дождем.
То, чего он больше всего сейчас хочет, строжайше запрещено. Но сдерживаться он не в силах.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…как животное, родившееся в клетке с животными, рожденными в клетке для животных, родившихся в клетке для животных, родившихся в клетке для животных, родившихся в клетке для животных, родившихся в клетке для животных, родившихся и умерших в клетке для животных, родившихся и умерших в клетке для животных, родившихся и умерших в клетке, родившихся в клетке, умерших в клетке, родившихся и умерших, родившихся и умерших в клетке, в клетке родившихся и потом умерших, родившихся и умерших, то есть как животное…
Сэмюэл Беккет