Особое задание
Шрифт:
Вопросы главного следователя посыпались один за другим. Переводчик едва успевал за ним.
– Итак, вы ехали из Москвы... Покажите, каким маршрутом?
– Через Струково, Калмыкове, Бариново.
– Вы говорите, Бариново... Расскажите подробней, как выглядит этот населенный пункт?
Гитлеровец пристально смотрел на Алексея. В глазах - внимание. Штроп следил за малейшими оттенками выражения лица русского. Но уж очень он спокоен! Еще бы! Алексеи понимал: от каждого сказанного им слова зависит его жизнь. Стоит ему запнуться на какой-нибудь мелочи, спутать подробности, и тогда
– На центральной площади церковь, а рядом двухэтажный белый дом...
Офицер усмехнулся:
– У вас хорошая память. А в Смоленске вы останавливались?
Теперь Алексей оценил мудрую предусмотрительность Фатеева, готовившего группу Столярова к заданию. В паспорте, где он значился Поповым Алексеем Петровичем, стоял штамп прописки в Смоленской гостинице. Фатеев послал сотрудника, который договорился, чтобы в книгу приезжающих была внесена запись, будто бы шофер Попов проживал в номере двадцать семь. Сотрудник подробно осмотрел комнату, и Фатеев заставил Алексея с его слов перед самым отъездом выучить наизусть описание этого номера.
Тогда это показалось Алексею ненужным педантизмом, и он сердито буркнул: "Ну, Петр Федорович, это уж слишком..."
Но вот, оказывается, и описание номера пригодилось.
Штроп между тем продолжал:
– В какой гостинице останавливались? А вы не помните номер, в котором жили? Назовите какие-нибудь его приметы...
Алексей уверенно ответил:
– Кровать у окна, раковина слева у входа, стол письменный под зеленым сукном.
– Он старательно морщил лоб, делая вид, что припоминает все с трудом.
Щтроп откинулся на спинку стула. Возможно, этот человек говорил правду. Похоже, он действительно шофер, а не генерал Попов, о котором несколько дней назад донесла секретная служба.
...Допросы длились три недели. Алексея вызывали почти каждый день. Иногда дважды - утром и вечером. Но чаще всего по вечерам. Допрашивал не один Штроп, следователи менялись.
Однажды Алексею даже устроили экзамен. Его посадили в старенькую полуторку, неизвестно как очутившуюся во дворе больницы, и заставили проехать несколько раз по близлежащим улицам. Алексей уверенно взял с места. Сидевший рядом с ним немец, по-видимому шофер, внимательно наблюдал, как русский управляет грузовиком. Алексей даже взмок от напряжения - очень мешала рана на ноге. Когда он остановил машину напротив стоявшей па углу "комиссии" - молодого следователя, переводчика и двух солдат, - ему показалось, что он заметил на их лицах разочарование.
Алексея заставляли по многу раз отвечать на одни и те же вопросы. Старый, известный прием! Потом стоит сличить протоколы, и если арестованный что-то спутает, то его таким образом легко уличить во лжи. Сразу всплывают неувязки и просчеты. Тот, кто ведет допрос, вооружается ими и загоняет противника в угол.
И тогда запирательство бесполезно. Лучше всего признаться.
Но Алексей твердо повторял намертво заученные детали версии. Спасибо Фатееву, не давал ему передышки: "Ты должен забыть, кто ты. Вживайся в новую роль. Посмотри, как ходят шоферы. У них своя, отличная от других, походка. Чаще води машину..."
Это
Алексей чувствовал, что не дал своему противнику ни одного козыря. Но почему тогда его не оставят в покое?
После каждого допроса он лежал опустошенный, не в силах пошевелиться. Но мозг работал до "изнурения.
Чекист пытался разгадать замысел своего врага.
В больнице Алексей заставлял себя думать о другом. Нервам нужна была передышка.
...И вот он снова в кабинете главного следователя.
Сегодня на допросе присутствует начальник полиции Курт Венцель, которого Алексей видел уже не первый раз...
Знакомые вопросы ставятся один за другим. Снова пристальный, щупающий взгляд Штропа. Снова мокрые ладони и жутковатое ощущение, что идешь по тонкому канату на огромной высоте. Одно неосторожное движение - и...
В тонких, покрытых светлым пушком пальцах штурмбаннфюрера дымилась сигарета. Он откинулся на спинку стула. Интеллигентное лицо безразлично, только нервно вздрагивают ноздри. Светлые, гладко зачесанные назад волосы, чисто выбритые щеки, маникюр.
Штроп вполголоса беседует с сидящим рядом Куртом, пока другой следователь ведет допрос.
Алексей опустил голову. Он должен был внимательно слушать переводчика, но ухо невольно ловило разговор начальника полиции и Штропа. Сначала они болтали о пустяках: о вчерашней вечеринке в клубе, о какихто общих знакомых, о письме, полученном молодым офицером из дому. Краем глаза Алексей видел, как пальцы начальника полиции ткнули в пепельницу сигарету, послышался грохот отодвигаемого стула, затем длинный зевок и наконец:
– Знаете, Штроп, мне надоел этот русский тип...
– Признаться, мне тоже...
– Что будем делать?
– Не знаю. Я бы избавился от него.
– Расстрелять?
– Зачем так банально? Есть и другие способы... Например, что-нибудь... подсыпать в тарелку с супом. А?
Как вам нравится?
Гитлеровцы захохотали.
Алексей похолодел. Первым его желанием было поднять голову и посмотреть на противников. Но он не шелохнулся. Сдержался, осененный внезапной догадкой: это проверка, проверка знания языка. И весь только что услышанный диалог с зевком и с небрежным тоном спланирован заранее.
Всем своим существом Алексей чувствовал на себе пристальные взгляды обоих фашистов, жадные, ищущие, напряженные, как бы приказывающие ему взгляды: "Ну вздрогни, пошевелись, подними голову! Ну что же ты!"
"Нет, господа следователи, не выйдет! Старый, изношенный приемчик! Я не подниму головы, краем уха не поведу. Буду рассматривать руки, а вы можете сколько угодно гипнотизировать меня".
В кабинете стало тихо. На ком-то скрипнули ремни.
Видно, потянулся. Алексей поднял наконец голову.