Особые отношения (Не покидай меня)
Шрифт:
Тишина. Потом я заговорила:
— Дело было так: муж убитой женщины оказался священником епископальной церкви, причем очень принципиальным, с твердой верой в христианские истины, вроде того, чтобы подставлять другую щеку и не желать мести. И когда выяснилось, что, как пишут в протоколах, отец вел машину в состоянии алкогольной интоксикации, этот человек настоял, чтобы эти сведения нигде не фигурировали. Он пошел на это не только ради нас с Сэнди, но и — так он сам мне объяснил позже — ради себя и своих детей. Он сказал: «Мы все и так пережили трагедию. Довольно с нас горя. Я не ищу все общих соболезнований и совсем не хочу, чтобы вас с сестрой подвергали
— Это честно.
— Одним словом, мы с Сэнди решили выполнить любые требования, какие выдвинет их страховая компания. Вот так и вышло, что на уплату пошли страховки обоих родителей, дом и все прочее, что у нас оставалось. Мы остались практически без средств. Наши юристы твердили, что нужно защищаться, что достаточно будет отдать родительскую страховку. Но мы чувствовали себя так ужасно, ощущали эту тяжесть вины, что отдали все этому священнику и его детям… он даже сам позвонил однажды и сказал, что мы не должны заходить так далеко. Можешь ты себе представить кого-то, кто бы вот так себя вел… не пытаясь отомстить или наказать? Но это только еще подлило масла в огонь, и мы единодушно решили отдать им все, что имеем. Мы не откупались. Для нас это было что-то вроде покаяния.
— Но ведь не вы же были за рулем, — вставила Джулия. — А ваш отец.
Долго я молчала, всей душой желая ничего больше не рассказывать. И все же…
— Ты права, за рулем был отец. Но перед тем как сесть в машину, он вместе с мамой был у меня в колледже, на выпускном балу. Он от души радовался, общался с моими друзьями, был обаятельный и классный, как всегда. Вечером я протянула ему бокал вина, будь оно проклято, а он сказал, что ему бы не надо больше пить, а я ему — до сих пор помню каждое слово: «Ты что, никак стареешь, папуля?» А он рассмеялся, ответил «Не дождетесь» и залпом выпил тот бокал. И…
Я остановилась. Снова уставилась в стаканчик с водкой. Отодвинула его от себя.
— Я до сих пор не могу прийти в себя после этого, не могу забыть. Все эти годы. Это со мной каждый час, каждый день. Я уже так к этому привыкла, что считаю неотъемлемой частью организма — чем-то, что циркулирует в нем постоянно.
— А что на это сказала тебе сестра, когда узнала?
— В том-то и дело, она ничего не знает. Я просто не смогла собраться с духом, чтобы ей рассказать…
— А кому рассказала?
Я не отвечала. Наконец она спросила:
— Ты что, никогда никому об этом не говорила?
— Только однажды, с психологом. Но…
— И мужу не рассказывала?
— Однажды решилась было сказать ему, когда забеременела. Но подумала… не знаю… я подумала, что Тони начнет издеваться надо мной из-за того, что я до сих пор упорно переживаю по этому поводу. Он бы сказал, что это слишком мелодраматично. Теперь я понимаю, что расскажи я ему тогда, он сумел бы и это признание обернуть в суде против меня. Не только плохая мать, но и соучастница дорожно-транспортного происшествия, повлекшего человеческие жертвы.
— Постой, постой… ты что, всерьез считаешь себя виновной в смерти той женщины и ребенка?
— Я дала папе бокал вина, я заставила его превысить допустимое количество алкоголя.
— Да нет же! Ты держала бокал и по-детски пошутила насчет его возраста. Он знал, что после вечеринки ему предстоит вести машину. Он — а не ты — знал, сколько уже выпил до того,
— Попробуй уговори совесть. Иногда мне кажется, что я и за границу уехала только потому, что пыталась убежать подальше от этой гложущей меня вины.
— Прямо как во французском иностранном легионе.
— Именно. И этот подход, в общем-то, сработал. По крайней мере, я приспособилась с этим жить.
— Пока у тебя не отняли Джека?
— Да, само собой. И еще — когда все это со мной начало происходить, я была уверена, что это своего рода возмездие за то, что я стала причиной той катастрофы. И что Джека у меня забрали потому, что я дала отцу выпить, а он врезался в ту машину и убил маленького мальчика.
Джулия, потянувшись через стол, взяла меня за руку:
— Ты же понимаешь, что это неправда.
— Я больше ничего не понимаю и не знаю. За последние несколько месяцев у меня в голове все перевернулось. Никакой логики. Сплошная бессмыслица кругом.
— Ну, по крайней мере, в одном точно есть смысл. Нет и быть не могло никакого возмездия судьбы за аварию твоего отца — потому что ты не имеешь к ней никакого отношения и потому что так вообще не бывает. Это я тебе говорю как почти верующая католичка.
Я сумела изобразить подобие улыбки:
— Видит Бог, как я жалею, что не призналась в этом Сэнди много лет назад.
— А что бы это дало?
— Недавно я поняла, что это очень важно для меня — во всем ей повиниться.
— Пообещай мне, что никогда этого не сделаешь. И не только потому, что я искренне верю, что тебе не в чем виниться. Тем самым ты только переложишь на ее плечи вину, которую чувствуешь все эти годы. А в жизни — и сейчас во мне говорит истинная католичка — есть такие вещи, которым лучше оставаться недосказанными. Нам всем хочется исповедаться. Это, пожалуй, самая человеческая из всех мыслимых потребностей. Получить прощение, освободиться от груза вины за все, что натворили, — так поступали все люди до нас, так будут поступать все, кто придет после. Порой я думаю, что одно из самых постоянных и незыблемых явлений в истории человеческого рода — это умение напортить, навредить и самим себе, и окружающим. Это, наверное, самое ужасное, но в то же время и самое обнадеживающее: то, что каждый человек в своей жизни обязательно во что-нибудь подобное вляпался. Мы безнадежно банальны, все время повторяемся.
Я обдумала ее слова позднее, когда сидела дома со списком адвокатов, оказывающих бесплатную помощь, который мне прислали из Общества юристов. Там был целый раздел, посвященный семейному праву, и мне невольно подумалось, что у этих специалистов, наверное, голова идет кругом от всех этих историй и подробностей распада семей — а в конечном итоге все сводится к нескольким основным схемам. Он встретил другую… Мы ссорились по любому поводу… Он меня вообще не слушает… Ей кажется, что у нее нет никакой жизни, только дети да кухня… Он злится, потому что я больше зарабатываю…А причина всех этих недовольств, разочарований, неудовлетворенности коренится, пожалуй, в том, что люди не подходят друг другу, не могут научиться жить вместе. Но права была Джулия: нас толкает на все это еще и внутренний разлад, и жажда перемен… которую можно объяснить свойственным всем людям подспудным страхом смерти и ужасом от осознания того, что все рано или поздно закончится. Разве не из-за этого мы бьемся, карабкаемся, тщась придать своей ничтожной жизни как можно больше значения и веса… даже если для этого приходится разнести в пух и прах все вокруг.