Особые приметы

Гойтисоло Хуан

Он поднялся в лабораторию и часа два проявлял снимки, которые сделал во время поездки по провинциям, в Сьенфуэгосе, Тринидаде и Санкти-Спиритусе. Он разводил в ванночке проявитель «илфорд», промывал кассеты в раковине, приготовлял раствор закрепителя, погружал в него кассеты, снова промывал и развешивал в сушилке для негативов. Кондиционированный воздух и темнота обострили его обычную боязнь закрытых помещений. Ожидая, когда негативы просохнут и можно будет приступить к работе с фотоувеличителем, он раскрыл окно и вдохнул

вольный воздух улицы.

Здесь тоже, где-то рядом, мощный голос громкоговорителя, установленного на машине, передавал «Пять пунктов». Когда чтение кончилось, зазвучали первые такты «Интернационала» в исполнении женского хора с оркестром; машина двинулась дальше и быстро исчезла из глаз, музыка постепенно затихла. Он снова прикрыл окно, уселся в продавленное, с вылезшими пружинами кресло и попытался написать письмо Долорес. Из-под пера как бы сам собой хлынул на бумагу поток обвинений и упреков. Дописав страницу до конца, он перечитал ее и в ярости на себя изорвал и выбросил. А вскоре раздался звонок, он вздрогнул от неожиданности и пошел открывать. Это была Сара.

— Я слишком рано?

Она приблизила к нему свое прекрасное лицо, и Альваро вдруг почувствовал, что сердце у него забилось быстрей. На ней была форма дружинницы: защитного цвета брюки, голубая гимнастерка с короткими рукавами, башмаки и берет, сдвинутый не без кокетства набекрень. Она поцеловала его в уголок рта и повернулась на каблуках, предлагая полюбоваться собой.

— Хороша?

— И не подозревал, что бывают такие обворожительные солдаты.

— Правда, да? — спросила она. — Я была уверена, что перед военной формой ты не устоишь. Впрочем, если тебя не соблазнят мои достоинства, предупреждаю заранее: пистолет у меня шестизарядный.

— Да ты просто ангел.

— В любви все позволено. Сегодня утром я обзвонила всех подруг и сказала, что у нас с тобой полная взаимная любовь. Теперь тебе некуда будет податься.

— А в газетах ты объявления не поместила?

— Пока что нет. Но если потребуется — помещу. Мы идем завтракать вместе?

— Если хочешь.

На площади стояло свободное такси. Усевшись, Сара плотно прижалась к Альваро и легонько укусила за ухо. Они ехали вниз по Прадо вслед за колонной военных грузовиков. Улица выходила к одному из фортов крепости, и, заметив зенитки, украшенные разноцветными флажками, Сара заявила:

— Мы, кубинцы, потрясающий народ. Возьми любую страну — везде артиллерийские орудия стараются замаскировать. А мы — нет. У нас они стоят на виду, смотрите, пожалуйста. А чтобы окончательно ясно было, что на врагов нам начхать, мы еще вставляем в жерла флажки. Как тебе это нравится?

— Да, ничего не скажешь.

— Стоит мне подумать, что во вторник ты уедешь, как раз когда начнешь мной интересоваться, мне хочется сообщить куда следует, чтобы тебя задержали как опасного идиота.

— Не надо никуда

сообщать. Я остаюсь.

— Ты что? Вправду?

— Абсолютно. Сегодня утром я позвонил из отеля, чтобы место в самолете разбронировали.

Сара смотрела на него, словно не веря тому, что он говорит. Внезапно ее красивые голубые глаза наполнились слезами.

— Знаешь, я всегда сама первая готова над собой посмеяться, и, судя по моим поступкам, можно подумать, что я не способна влюбиться всерьез, но, честное слово, Альваро, мне бы не хотелось, чтобы ты уехал с Кубы, так и не заведя романа со мной. Пусть он будет, ну хоть ненадолго и не всерьез, но пусть будет.

— Я же тебе сказал, Сара, я не уезжаю. По крайней мере, до тех пор, пока они не снимут блокаду. Это я решил вчера перед тем, как лег спать. Поступить иначе для меня теперь невозможно.

— Ты думал обо мне, когда это решал?

— О тебе, и о себе, и о Кубе — обо всем. Кроме того, я еще не снял всех решеток, которые нужны мне для коллекции. Надо же когда-нибудь закончить эту работу и сдать альбом, иначе я, наверно, сойду с ума.

— Я тоже, наверно, сойду с ума, — вздохнула Сара. — Из-за тебя.

Они уселись на террасе «Эль Темплете», лицом к порту. Официант, сказал, что в ресторане есть только рыбный суп и жареная султанка. Расставляя приборы, он спросил, что они будут пить.

— Вино найдется?

— Вина нет.

— Пиво?

— Пиво тоже кончилось.

— Принесите мне «куба-либре».

— А что будет пить сеньора?

— Минеральную воду, не газированную.

Сара сняла берет дружинницы и посмотрелась в зеркало. Она вся сияла от счастья.

— Ты обратил внимание? — спросила она, кивая в сторону официанта. — Он думает, мы муж и жена.

— А почему бы ему так не думать?

— То есть?

— Послушай, Сара, когда ты видишь красивое место, тебе непременно надо его сфотографировать, а когда ты гуляешь в парке, тебе непременно надо вырезать наши инициалы на дереве… Неужели ты не можешь любить вещи просто так, не пытаясь ими сразу же завладеть?

Помирились они только на пароходике. Они сидели на корме, разглядывая серые, источенные временем камни крепости. Их окружили вездесущие мальчишки, привлеченные видом «лейки», болтавшейся у него на плече. Они решили, что он русский.

— Нет, не русский, — ответил Альваро.

— Тогда чех.

— И не чех.

— Немец?

— Не угадали.

— Болгарин?

— Он испанец, но я его люблю, — вмешалась Сара. Она посмотрела ему в глаза и обхватила руками за шею. — В ресторане ты мне это сказал назло, да?

— Да, — ответил он (и солгал).

— Я дура, — проговорила она. — Прости меня.

— А туфли на вас кубинские, точно? — допытывался самый маленький.

— Я их привез из Европы.

— Европа — это где? В Штатах?