Особые приметы
Шрифт:
— Я пригласила моего мальчика, чтобы познакомить его с тобой… Мне хотелось знать, что ты о нем скажешь.
— Не беспокойся, я не утаю от тебя своего мнения.
— Альваро!
— Не обращай на меня внимания. Я сам не знаю, что говорю.
Он вел машину по шоссе, еле различая дорогу из-за нестерпимого сияния облаков, пронизанных солнцем. Сара положила ладонь ему на руку, но он мягко и все же решительно высвободил руку. За поворотом они увидали людей, подымавшихся кучками по склону холма туда, где должно было состояться празднество. Издали, приглушенная расстоянием, доносилась дробь барабанов энкомо. По дороге двигалась толпа мужчин, сопровождая пением танец ряженого плясуна ирэмэ. Ритм задавал погремушкой шедший перед плясуном нкрикамо, Голову ирэмэ, поверх капюшона из мешковины, украшало бархатное сомбреро с красным помпоном; подол рубахи, края рукавов и штаны были обшиты яркой бахромой из волокна агавы, на поясе при каждом
Альваро поставил машину возле автобусной остановки. Когда они вышли, их окружили ребятишки и стали наперебой спрашивать, не русские ли они. Бетонированная дорога вела по склону холма вверх, к утоптанной ровной площадке, где собирались верующие. Входя в святилище, одноэтажное, ничем не примечательное здание, абакуа [185] снимали головные уборы и тщательно прикрывали за собой дверь. С другой стороны на вершину холма вели выбитые в земле ступени. По обеим сторонам этой примитивной лестницы теснились деревянные домишки, походившие под своими яркими разноцветными крышами на колонию грибов. Над крышами, контрастируя с портиками, выдержанными в стиле традиционной кубинской архитектуры, торчали уродливые телевизионные антенны. С площадки открывались оба склона, и все это походило на декорацию, нарочно воздвигнутую для свершения торжественной культовой церемонии.
185
Абакуа — второе название негров племени ньяньиго.
Когда они явились, обряд уже начался. Верующие играли на энкомо [186] , эконе и тумбадоре, аккомпанируя монотонному речитативу моруа [187] (Эфори маньене фори Ефори маненекум эфори Сесе апоритан Бакура Ибонда аванарибе Эфор эфори). Мулат в майке и в повязанном вокруг шеи красном шелковом платке наливал из бутылки ром в скорлупу кокосового ореха и обносил присутствующих. Прошло несколько мгновений, и из фамба донесся рев бога Экуэ. Любопытные придвинулись ближе ко входу в святилище, ожидая появления жреца-мпего. Индисиме, неофиты один за другим сбрасывали рубахи и обувь и, подвернув штанины, босые, обнаженные до пояса, строились в ряд. Поручители, встав за спиной посвящаемых, положили им руки на плечи.
186
Энкомо — погремушка, трещотка.
187
Моруа — главный певец ритуальных церемоний негров ньяньиго.
Альваро смотрел на это амалогри как завороженный. В дверях святилища выросла фигура мпего, — это был гигантского роста негр с мокубой, кадильницей и бутылками вина и водки. Верующие окружили индисиме. Начался ритуал очищения. Под хор голосов, хрипло тянувших: «Анамабо, анамабо», — мпего магической травой очищал индисиме от скверны и желтой краской наносил им на грудь, на плечи, на ноги и на спину изображение креста. Присутствующие сопровождали каждый его жест криками: «Нкомо акереба, нкомо акереба». Затем процедура повторилась; на этот раз мпего под крики: «Унаробья апанга робья» крестил неофитов белою краской. Осатанело гремели барабаны. Негр в форме дружинника бил железным стержнем по экону. Горячечный ритм убыстрялся с каждой секундой, рождая ответный ритм быстрых и точных человеческих телодвижений. «Мимба, мимба барори», — пели абакуа, и мпего кропил водкой грудь, лицо и спину посвящаемых. «Акарансе, акарансе», — и, набрав в рот вина, он спрыскивал темную кожу будущего обонэкуе, приобщаемого силой и благодатью мокубы и ревом священного Голоса к блаженным духам Сикана и Танзе. Как одержимые гудели барабаны, исступленным колоколом звонил экон, ньяньиго в беспамятстве повторяли: «Умон Абаси, Умон Абаси», — а мпего смоченным в освященной воде базиликом смывал остатки скверны с тел индисиме. «Камьо Абасо Кесонго. Камьо Абасо Кесонго», — и он одного за другим стал их окуривать дымом кадильницы. «Тафита нанумбре», — и он завязал им глаза шелковым платком, и, ослепленные, они пали ниц, положив на землю руки ладонями вверх, а поручители стояли сзади, не отступая ни на шаг, дабы укрепить в эту минуту дух посвящаемых. Бил в уши заклинающий ритм экона и барабанов, вызывая из таинственной сени фамба демона эрибангандо, черно-красного дьяволенка, который явился на зов и заплясал, извиваясь перед простертыми индисиме, звеня всеми колокольцами своего пояса. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома». Он пробежал по их ряду, коснувшись каждого коленями. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!» — и он коснулся каждого своей крайней плотью. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!» — гремел в унисон хор верующих, неистовая молитва, безумие и страсть заклятия. «Индисиме Исон Парагуао Кенде Йайома!», братство и любовь, и только один Альваро был исключен из священного круга.
Когда он опомнился, Сары возле него уже не было, он обернулся и увидел ее рядом с юношей в форме дружинника народной милиции. Процессия индисиме, шедших с завязанными глазами, направлялась в святилище. В поднятых руках они несли Сесе Эрибо, распятие, изображения Очун, Чанго, Иемайи. «Энкико Эндина Эндина Сапара Акуаниабо!» — грянули верующие, и ирэмэ пустились в бешеный пляс. Под шум начавшегося столпотворения Альваро, не простясь, покинул празднество.
Он шел, не разбирая дороги, шел, чтобы идти. В голове была пустота, сердце стучало. Крутая тропинка, извивавшаяся среди деревянных домиков, неожиданно вывела к автомобильному кладбищу. На пологом склоне громоздились отжившие век «форды», «кадиллаки», «шевроле», «де сото», они медленно разрушались здесь, проржавевшие, превратившиеся в хлам свидетели навсегда ушедшего времени. Ни моторов, ни стекол, ни колес — одни кузова с разинутыми голодными пастями, разодранными в мучительном черном зевке. А вверху, над трупами автомобилей, чертили свои зловещие спирали ауры. Альваро заметил клочок земли и бросился на траву. Он лежал на спине, уставившись в небо. От этого кладбищенского склона исходил запах смерти и разложения. Нестерпимо ярок был рассеянный солнечный свет и душен застоявшийся воздух.
Он потерял представление о времени. На небосклоне со стороны материка появились три черные точки, они быстро перемещались, держа курс на военные объекты, расположенные близ Гаванской бухты. Он равнодушно стал ждать воя сирен и грохота взрывов. Им овладевал сон, и с каждой минутой он все явственнее чувствовал, как тело его прорастает корнями, а корни все глубже уходят в землю, и сам он сливается, нет, уже слился с землей. Он напряг все силы и в последний раз открыл глаза. Где-то вдали пел женский голос, ему хотелось расслышать слова, как будто в них содержалась весть, предназначенная только ему. Три точки все еще кружили в воздухе. Осень пришла раньше времени, а жизнь вокруг него продолжалась.
Ты и не заметил как рассвело
над вершинами холмов подымается солнце оно похоже на пресловутый круглый шлем на шаровидный бакен на половинку апельсина
в саду тишина и покой
в листве эвкалиптов прозвенели первые птичьи трели мелькают потонув в беспредельности ласточки ты и не знал что бывает в природе эта минута безмятежности от которой все вокруг становится краше
на галерее
пепельницы полные окурков пустые бутылки бокалы проигрыватель уставший от бесконечного повторения «Реквиема» диван с раскиданными по нему связками писем адресованных прадеду и ветхая подшивка давным-давно переплетенной «Испано-американской иллюстрации».
осязаемые улики твоей бессонной ночи
и детального исследования твоего недавнего прошлого
и семейных преданий тяготевших над твоим далеким детством
ты отогнал сон и тебя осенила головокружительная ясность озарения
лечь сейчас отдыхать восстанавливать силы значит забыть то что так нелегко ты добыл за краткие часы вырванные у сна
движимый побуждением которое пересиливает все ты встаешь тебе надо туда на холм где покоится профессор Айюсо
Долорес спит
спит весь мир
ты выходишь в сад
садишься за руль
и опережая одурелые потоки машин мчащихся по стране из конца в конец
поворачиваешь на дорогу в Барселону.
ГЛАВА IX
В подзорную трубу ты мог разглядеть зеленые поля Прата
клочок моря помутневшего у берегов от ила принесенного недавним речным паводком
атакуемый прибоем одинокий маяк в конце нового еще не достроенного волнолома ограждающего открытый порт
нефтяные цистерны «Кампсы»
кипарисы и колумбарии Юго-Западного кладбища
угольные склады в районе Моррот
развернувшуюся картинным строем флотилию парусников
стаи чаек над устьями городских клоак
башню маяка врезанную в скалистый обрыв прибрежной горы
паровозы и товарные составы на железнодорожных путях суда ожидающие на рейде лоцмана чтобы войти в порт и приступить к разгрузке
потом снова нефтяные цистерны современные складские помещения платформы под навесами угольные склады строящуюся гигантскую башню элеватора мостовой пролет дороги ведущей на волнорез американский военный катер прогулочный пароходик набитый туристами устричные питомники подъемные краны суда серые черные белые