Особые приметы
Шрифт:
— Нет. Я предана революции, но не могу отрешиться и от своих личных интересов. Стоит мне влюбиться в кого-нибудь, как, например, сейчас в тебя, и я становлюсь дикой эгоисткой.
— Для них все гораздо яснее.
— А для тебя?
— В чем-то яснее, а в чем-то нет.
— Ты болен, детка. Ты ничего на свете не знаешь: любишь ты жену или не любишь, с революцией ты или нет. Я так, например, знаю прекрасно, что иду с революцией и что влюблена в человека, который не обращает на меня ни капельки внимания.
— Долорес говорит, что…
— Я люблю тебя, Альваро. — У нее изменился голос, она с силой сжала ему руку. — Неужели ты ни на секунду не можешь забыть про Долорес?
— Это ты первая завела о ней разговор.
— Уже
Их спор прервало протяжное, громкое гудение. Все, кто был на террасе, задрали головы, в окнах показались встревоженные лица. Это был вертолет американских ВВС, он летел метрах в пятидесяти над землей, похожий на гигантскую механическую птицу, зловещую, угрожающую. Мгновение спустя появился второй вертолет, такой же рыжий, как и первый, а вслед за ним через короткие интервалы вынырнули еще пять. От их дьявольского полукруга низвергались на землю волны громовой вибрации и, отраженные и стократно усиленные темной гладью реки, сотрясали воздух адским грохотом. Пропеллеры машин вращались подобно лопастям исполинских вентиляторов. На несколько мгновений шум моторов заглушил человеческие голоса. Люди показывали пальцами на небо и что-то кричали, но не слышали друг друга. Обезумевшие от ужаса пеликаны и чайки беспорядочными стаями улетали к зарослям заболоченной дельты. Даже рыбаки оторвались от своего дела. Потом грохот начал стихать — вертолеты удалялись: теперь они походили на легкокрылые силуэты безобидных стрекоз, а через минуту их поглотила сумрачная масса залегших на горизонте туч. Когда Альваро вернулся к столику, в груди у него было странное ощущение пустоты.
Он одним глотком осушил свой «куба-либре» и заказал еще. Сара пила ром маленькими глотками и тоже заказала вторую порцию. Два рыбака пронесли на кухню полный ящик анчоусов. За столиками почти никого не было, и официант подметал брошенные на пол бумажные салфетки. Мелодичный голос Бенни Морэ пел:
В Варадеро нашел я счастье свое…— Потанцуем? — спросила Сара.
— Если хочешь.
Она закинула руки ему на шею и прижалась щекой к его щеке. Он ощутил на губах ее нежное дыхание. Она закрыла глаза, и, кружась с ней по залу, он чувствовал, как бьется ее сердце.
— Я напьюсь допьяна.
— Перестань ребячиться.
— Сегодня ты влюблен в меня, и ты напьешься вместе со мной.
— Я уже сказал тебе, что должен доставить тебя домой живой и невредимой.
— Неважно. Если ты не сможешь вести машину, мы заночуем в мотеле.
— В Баракоа нет ни одного мотеля.
— Тогда устроимся спать на пляже.
— Через час начнется гроза.
— Я скажу официанту, чтобы он подал тебе двойную порцию рома. Я хочу прожить самый безумный, самый полный день в моей жизни.
— Ничего не выйдет. Я не стану пить. Когда надо, я умею воздерживаться.
— Да, и не только в отношении вина. — И Сара насмешливо шепнула ему на ухо: — С Долорес ты тоже проявляешь воздержание?
— Сделай милость, оставь Долорес в покое.
— Ты прав, — согласилась она. — Долорес не виновата, что любит тебя.
Пластинка кончилась, они вернулись к столику. Повар убрал приборы и поставил перед ними тарелочку конфитюра из гуайябы. Два советских специалиста со скучающим видом тянули ром, облокотясь на стойку бара. Сара принялась за третий коктейль. Ее глаза блестели.
— Завтра в это время я уже буду собирать кофе на плантациях и снова стану счастливой.
— Не говори мне об этом.
— И ничто больше не будет тяготить меня. Я смогу думать о тебе, и мне не будет больно, как больно теперь.
— И прекрасно. Одного не понимаю: зачем надо ради этого уезжать.
— Вот уже пять дней, как я потеряла над собой власть.
— Послушай, что я скажу, Сара. — Он взял ее за руку, но она осторожно высвободилась. — Ты сама хорошо понимаешь, что все это только каприз. Ты вбила себе в голову, что влюблена в меня, и под конец сама в это поверила.
— Ну что ж, когда я избавлюсь от любви к тебе, я буду самым счастливым человеком на свете. Я смогу вернуться к маме, и к мальчику, с которым встречалась, и к революции, к своей работе, наконец.
— Я отношусь к тебе с очень добрым чувством, — продолжал он. — Почему бы нам не попытаться стать просто друзьями?
— Знаешь, я даже начинаю от тебя понемножку отвыкать. — Сара прищурила один глаз и смотрела на Альваро сквозь пустой стакан. — Вот уже несколько минут ты кажешься мне совсем не таким интересным, как раньше.
— Ты еще встретишь человека, который полюбит тебя…
— Мне никого не нужно, потому что у меня есть ты.
— Сара!
— Сара, Сара, ну и что, что Сара?
Она встала и со стаканами в руках направилась к бару. Из автомата неслась старая песенка Барбарито Диаса. По реке на лодках с широкими рулевыми веслами плыли в разных направлениях рыбаки со своими вершами и неводами. Ветер трепал плющ, обвивавший террасу; небо дышало грозой и близким дождем.
Альваро присел на ржавые перила и стал глядеть на реку. В ушах у него все еще раздавался назойливый треск вертолетов. На ближнем понтоне молодой рыбак снимал весла и укладывал их на дно лодки. В следующий миг Альваро услышал гул реактивного самолета, летевшего, видимо, на большой высоте над облаками. Быть может, вторжение уже началось, и только они в этом кабачке, занятые каждый самим собой и своими заботами, ни о чем не знают, — слепые, ни кому не нужные букашки. Сара вернулась, неся два «куба-либре».
— Будешь танцевать?
— Нет.
— Ладно, тогда я приглашу кого-нибудь другого.
Она возвратилась к стойке, поставила на нее свой недопитый стакан и приблизилась к невысокому человеку лет пятидесяти, который слушал у автомата музыку, отбивая такт ногой. Человек, видимо, нисколько не удивился и пошел с ней танцевать. Держался он с нарочитой, очень смешной чопорностью и до одеревенелости прямо. Сара тотчас же скопировала его, в ее движениях появилась та же деревянная застылость, что и у партнера. Они танцевали, как заводные куклы, церемонно держа друг друга за руки выше локтей. Их лица, такие разные, непохожие, сохраняли одинаковое выражение полнейшей серьезности. Партнер Сары целовал своей даме руку, сопровождая этот рыцарский жест клоунскими ужимками, а она томно закатывала глаза; зрители за столиками прыскали со смеха. Так продолжалось минуту-другую. Внезапно человек передернул плечами, качнул бедрами, и оба пустились в бешеный пляс. Кружок зрителей охнул. Это была блистательная импровизация в духе афро-кубинской народной хореографии. Партнеры извивались, сгибаясь и выпрямляясь в неистовом темпе, словно крутили какой-то фантастический хула-хуп. Когда они кончили, раздались дружные аплодисменты.
Человек подвел Сару к столику, за которым сидели его друзья. Они налили ей рому, и Альваро увидел, как самозабвенно подняла она рюмку вместе с ними и вместе с ними выпила. По направлению их взглядов он понял, что она им говорит о нем. А минуту спустя вся компания стала подавать ему знаки, приглашая к своему столику. Сара заказала еще порцию «куба-либре»; она сидела за столиком, весело возбужденная, раскрасневшаяся.
— Когда свадьба? — спросил партнер Сары.
— Что за свадьба?
— Я им объяснила, что ты самый неотразимый мужчина из всех, кого я когда-либо знала. — Ее голос утратил обычную звонкость, стал тягучим. Она обвела отрешенным взглядом сидящих за столом. — Он меня не любит, но это неважно, моей любви хватит и на меня и на него.