Особый слуга
Шрифт:
— Ась? — кричал Медоедов, указывая на слуховой рожок. — Вот сюда, сюда извольте говорить. Я без этой чертовой штуковины не слышу ни черта.
— С князем Соколовым, помимо слухов, нас ничего не связывает, — покорно кричала Полетт в недра рожка, поглощавшего звук, будто прожорливое чудовище.
— Ну что за кавалеры нынче пошли, не удосужатся разглядеть восхитительной женщины у себя под носом. А еще говорят, будто слепой это я! Вот, помню, в мое время… Кстати, графиня, не сделаете ли вы мне честь сопроводить меня завтра вечером в театр? Тем паче, что ваше сердце свободно.
— К сожалению, я должна вернуться в столицу. Но с
— Ловлю вас на слове, очаровательная! Ради ваших прекрасных гру… глаз я непременно останусь в живых.
Благодаря объединенному натиску миротворцев дуэлянты согласились стреляться с двадцати шагов вместо десяти и не насмерть, как было задумано первоначально, а только до первой крови. Поняв, что иных успехов на дипломатическом поприще ей не добиться, графиня отписала Женечке записку следующего содержания: «Неотложные дела требует моего отъезда. Встретимся в столице. Твоя Полетт» и в сопровождении нового слуги покинула Менжимск.
Ни дня графиня не пожалела, что променяла Северина на свое молчание. Он был обходителен, тактичен, речь его не резала слух, несмотря на проскальзывающие простонародные обороты. Ни словом, ни намеком бывший дворецкий князя Соколова не напоминал Полетт о той щекотливой ситуации, при которой они познакомились. Порой она задавалась вопросом, что двигало ею, когда она просила Северина у князя. Так ли хотелось ей насолить своему любовнику или благодарность слуге перевесила желание отомстить хозяину? Зачем она приблизила к себе живое воспоминание о собственном унижении?
Всякий раз, когда Полетт смотрела на чистый профиль Северина, с нею начинало твориться странное. Она терялась в реальности и помимо воли вспоминала прикосновения его рук, жар поцелуев на бедрах и уста, касающиеся самого сокровенного. От этих мыслей дыхание ее учащалось и делалось тесно в груди. Полетт старалась гнать воспоминания прочь, но чем сильнее она гнала их, тем явственнее они становились. Мысли выдавали ее с головой, и Полетт прятала пылающие щеки. Куда проще было ни о чем не думать.
Убаюканные мерным покачиванием кареты, Аннета и Северин вскоре задремали. Графиня же пребывала в радостном возбуждении, предвкушая свое возвращение, встречу с родителями и друзьями, прогулки по давно забытым местам, которые она станет открывать для себя заново, сшитые по последней моде наряды, головокружительные балы и светские рауты. Ей вовсе не хотелось спать, она вся пребывала во власти томительного ожидания. Полетт следила, как проплывают за окном зеленые бархатные поля и поля золотые, засеянные рожью и пшеницей, как мелькают тонкие светлые березы, как струятся по небу тучи с мягкими сизыми подбрюшьями и белыми гребешками, точно изнанка раковины моллюска. Заходящее солнце заливало пейзаж ровным янтарным светом.
Смотрела Полетт и на своих спутников. Мельком — на горничную, чья жизнь так тесно переплелась с ее жизнью, что она давно уже стала членом семьи, вместе с графиней отмечала праздники и стояла службу в храме. Аннета была ясна, как Божий день, ничего в ней не могло удивить или стать неожиданностью для хозяйки, и тем она была хороша. Другое дело Северин. Он вошел в жизнь Полетт волею случая, и она только начала его узнавать. Графиня рассматривала прядь золотых волос, перечеркнувшую высокий лоб слуги, широкие скулы, щедро засыпанные веснушками, тени ресниц на щеках, четкую
В конце концов, досадуя на саму себя за любопытство, Полетт отвернулась и вновь принялась любоваться сменяющимся за окном пейзажем. Когда снаружи окончательно стемнело и ничего уже не стало видно, графиня поймала себя на том, что пальцем повторяет отражение профиля Северина в оконном стекле.
Управляющий (окончание)
Столичный особняк на набережной, бывший частью приданного Полетт, долгие годы ее отъезда стоял пустым. Под спудом прошедших лет величавый двухэтажный дом с пышным карнизом между этажами, с ровными белыми колоннами, с наличниками резного белого камня, разорванными посредине кривляющимися маскаронами, с горбатыми горгульями, обвивавшими водостоки — этакое причудливое соединение антики и готики, все глубже уходил в землю. Пылилась в чехлах мебель, бродило по комнатам гулкое эхо да редкими гостями захаживали случайные сквозняки. Прислугу распустили за ненадобностью, и единственным хранителем покоя дома остался управляющий, такой же старый, как и сам дом.
Получив весточку о возвращении хозяйки, особняк воспрянул ото сна. Спешно набирались слуги: горничные, лакеи, прачки, полотеры, истопники, кучера и прочая челядь с рекомендациями и без оных выстраивалась в очередь у кабинета управляющего, с каждым старик разговаривал лично и по итогам беседы отбирал тех, кто показался ему наиболее благонадежным. Снимались чехлы с мебели, оттирались до блеска полы и окна, гремела посуда, гудело пламя в печах, привозился лед для ледников, из сундуков доставалось и наново перестирывалось белье. Трудов было много. Управляющий, помнивший графиню смешливой девчонкой, старался изо всех сил, да так, что накануне приезда хозяйки слег от сердечного приступа. Когда Полетт, наконец, вошла в дом, старик был совсем плох.
Полночи графиня просидела у его постели.
— Ну, наконец-то дом перестанет пустовать, — были прощальные слова управляющего. Всю жизнь он провел при особняке, здесь же и испустил дух, возвращая вверенное ему хозяйство в целости и сохранности.
Набранная в спешке прислуга пока не успела сработаться. То тут, то там требовалась твердая рука, чтобы рассматривать жалобы и примирять спорящих. Буйно и безо всякого порядка разросся сад, в доме, годами стоявшем без ремонта, во время дождей протекала крыша, нуждалась в усовершенствовании конюшня, требовалось изготовить новые кареты, приспособить к современной жизни прачечные и кухню. Все эти заботы свалились на молодую женщину, куда лучше управлявшуюся с акварелями и пяльцами, нежели с цифрами.
Полетт допоздна просиживала в кабинете управляющего, пытаясь вникнуть в сложную бухгалтерию, выслушивая жалобы челяди и беседуя с новыми слугами, ведь полный штат так и не был набран. Здесь же, за простым деревянным столом, выкрашенным под дуб, на стуле из обычной березы Полетт читала письма детей, весточки от родителей да послания Женечки Алмазовой: «Спешу уведомить, что дуэль между Алексеем Михайловичем и графом Серебряным окончилась без значительных потерь. Граф прострелил моему супругу руку, так что на некоторое время Алексей Михайлович сделался заядлым домоседом, а я исполняю при нем обязанности сиделки и верной жены. P.S. Кажется, я вновь в положении».