Особый слуга
Шрифт:
Затем она перевела взгляд на невозмутимое лицо дворецкого. Оно не отличалось аристократичной тонкостью черт, но тем не менее было не лишено приятности: нос с четко очерченными ноздрями, большой чувственный рот, широкие светлые брови, приподнятые вверх, точно в изумлении. В отличие от хозяина, слуга был чисто выбрит. Почувствовав интерес графини, дворецкий быстро взглянул на нее и также быстро опустил глаза. Полетт успела лишь различить, что они были светлыми, голубыми.
— Продолжим в спальне, графиня. Я хочу видеть твое совершенное тело на своей постели, в обрамлении мехов и
— Но я…
Подобрав с пола порванное платье, Полетт попыталась было натянуть его, однако Антон остановил ее:
— Оставь эти лохмотья. Я куплю тебе сотню новых платьев.
Сомнения не покидали графиню, она никак не могла решить, хочет ли продолжения этого вечера или будет лучше вернуться в гостиницу. Что-то странное, пугающее чудилось ей в происходящем — в нетерпящем возражений тоне князя, в слепой отрешенности слуги.
— Как же я пойду? Что подумают слуги? — неуверенно спросила она.
— Мои слуги обучены не думать. Но если тебе холодно, изволь.
С этими словами Антон взялся за скатерть и одним быстрыми движением сдернул ее со стола, доводя учиненный ими разгром до состояния полнейшего, первозданного хаоса.
Полетт приняла скатерть, не решаясь обернуться в эту запачканную, покрытую липкими пятнами материю.
— Чего ты медлишь? Пошли. Я уже вновь хочу тебя, — поторопил ее Соколов.
— Быть может, вашей гостье будет удобнее в этом? — вдруг спросил дворецкий, снимая с себя золотую ливрею с изображением сокола и накидывая ее на плечи графине. Благодаря тому, что слуга был значительно выше и крупнее ее, ливрея укутала Полетт до колен.
Антон хохотнул.
— Ты подал чудесную мысль, Северин. Теперь ее сиятельство выглядит, как моя прислуга, а это открывает простор для воображения. Ну же идем!
Князь устремился прочь из столовой. Полетт осторожно двинулась за ним, стараясь беречь ноги от валявшихся на полу осколков. Поведение любовника по-прежнему беспокоило ее, не меньше смущало и присутствие слуги, которого князь не торопился отсылать прочь.
— Уже поздно, Антон, — попробовала было спорить графиня. — Прошу, проводи меня обратно в гостиницу!
— Ты собираешься вернуться туда нагая? Воображаю, как удивиться портье. Не мели чепухи. Утром я отправлю мальчика к портному с наказом привезти приличное платье, а пока будь моей гостьей. Желанной гостьей. Если тебе неудобно идти босиком, это поправимо. Северин, помоги моей гостье!
Ожидавшая, что дворецкий таким же чудесным манером отыщет ей туфли, Полетт была немало удивлена, когда вместо этого он ловко подхватил ее на руки, точно всю жизнь тем и занимался, что носил женщин в опочивальню хозяина.
— Но я могу идти сама, — запротестовала было Полетт, неожиданно оказавшись прижатой к широкой груди слуги так крепко, что могла различить удары его сердца. От тела мужчины струился жар, как от печки.
— Не спорьте, графиня. Поверьте, так будет лучше, — услыхала Полетт тихий шепот.
Желанная гостья (окончание)
Спальные покои князя были способны поразить самое взыскательное воображение. Стены покрывали дубовые панели с резьбой, над которыми
Князь опустился на стул, широко разведя бедра и, верно, призывая графиню полюбоваться своей великолепной оснасткой. Мужское достоинство, и теперь немаленькое, безжизненно висело среди жестких курчавых волос. Не привыкшая общаться с мужчинами столь откровенно, Полетт осторожно присела на кровать.
— Принеси-ка еще вина, пока мы с моей гостьей не истомились от жажды, — приказал Антон дворецкому.
Полетт хотела было возразить, что жажда вовсе не мучит ее, но вспомнив предупреждение слуги и огонь, горящий в глазах князя, сочла за лучшее промолчать.
Дворецкий с поклоном вышел, и едва за ним затворилась дверь, графиня осознала, что ей неуютно оставаться с любовником наедине. Чувство это явилось неожиданно, ведь она полагала, будто стыдится Северина, видевшего ее без тайн и прикрас. Но в его отсутствии она робела перед Антоном, обнаружившим жесткий и нетерпимый нрав, не знала, что сказать и какую примерить роль на себя: не то простушки, не то искушенной светской дамы. Полетт испытала облегчение, когда дворецкий вернулся, неся на серебряном подносе два бокала и откупоренную бутыль.
Первый бокал он налил хозяину, второй предложил Полетт. Графиня медлила. Не вполне понимая, чего ей ожидать, она опасалась утратить бдительность. Заметив ее колебания, Антон сказал:
— Шато Грискур тридцать пятого года, то самое неоднократно воспетое вино кометы[1]. Пей, не отравлено.
Графиня бросила тревожный взгляд на Северина. В ответ слуга медленно прикрыл глаза. Почувствовав себя увереннее от его молчаливого одобрения, Полетт глотнула. Вино оказалось выше всяких похвал. Она принялась цедить его небольшими глотками, чувствуя, как напиток растекается по небу и заполняет горло солнечным теплом. С каждым новым глотком страх Полетт делался менее значительным, проваливался куда-то внутрь сознания, где потихоньку истаивал. В конце концов, ничего плохого до сих пор с ней не случилось.
Вскинув голову, графиня примирительно сказала князю:
— Ты был прав. Вино хорошо.
— Разумеется, хорошо. А теперь наполни-ка мой бокал! — неожиданно скомандовал Антон. Не желая ссориться из-за ерунды, графиня взяла бутылку и приблизилась к любовнику, намереваясь исполнить его каприз. Но едва она наклонила горлышко, как Антон обнял ее за талию и подтянул к себе, отчего вино потекло мимо бокала прямо на него.
— Какая ты неумеха! — прогремел упрек. — Облила меня.
— Но ты же сам… — начала было Полетт, однако Антон толкнул ее к своим ногам.