Особый слуга
Шрифт:
Пока она лакомилась, Антон жестом отпустил музыкантов, и Полетт, чувствовавшая на себе обжигающие взгляды князя, восприняла наступившую тишину как сигнал к другому, не менее ожидаемому и приятному действу. Она отодвинула мороженое, предвкушая, как Антон пригласит ее в спальню под предлогом показать ее убранство[2] или вовсе не скрывая своих намерений, как неторопливо освободит ее от платья, вытащит шпильки из ее волос и примется осыпать ласками, от которых она растает, как только что таяло мороженое у нее на языке.
От своих откровенных
Она отстранилась, бросила взгляд на двери, возле которых безмолвным изваянием замер гигант в белоснежном парике.
— Подождите, Антон! Мы не одни! — прошептала Полетт.
Соколов кинул правую бровь:
— Вас беспокоит дворецкий? Это всего лишь слуга, пусто место, не переживайте на его счет. Моя челядь не болтлива.
Точно подтверждая слова господина, дворецкий смотрел прямо перед собой, всем своим видом выражая полнейшую отрешенность. Верно, если бы прямо сейчас над ним разверзлись небеса и запели ангелы среди облаков, и то не он поднял бы глаз.
— Прекратите на него смотреть, не то я решу, будто мой слуга вам желаннее меня.
Князь заслонил от Полетт дворецкого, и вновь впился в ее губы, точно она была источником, а он погибающим от жажды. Не прерывая поцелуя, Антон подхватил Полетт за талию и усадил на стол, прямо на расшитую виноградными листьями скатерть, сталкивая на пол остатки яств и посуду. Руки его поднялись выше. Полетт подумала, что он жаждет более смелых ласк, и сама потянулась к пуговицам, намереваясь помочь любовнику расстегнуть платье, но опоздала. Антон рванул тонкую ткань, платье с треском распалось на две половины от шеи до пояса.
[1] Фонтан.
[2] Демонстрировать гостям убранство спальни в XIX веке было в порядке вещей и не считалось чем-то неприличным.
Желанная гостья (продолжение)
Внимание! Здесь начинается обещанная эротика, так что в публичных местах лучше не читать во избежание конфуза.
— Мое платье! — ахнула Полетт, не зная, то ли возмущаться, то ли восхищаться страстью, что пробудила она в этом холодном светском красавце.
— Оно вам совершенно ни к чему. Вам следует ходить голой.
Князь отступил на шаг, рассматривая Полетт, и ей отчего-то сделалось неловко под его прожигающим взглядом. На белой шее графини ярко выделялись следы недавних поцелуев — как ни старалась горничная, ей не удалось полностью их скрыть, тяжелая налитая грудь Полетт вздымалась в такт взволнованному дыханию, соски алели, словно два горячих уголька. Взгляд
— Снимите это безобразие, графиня! Я желаю видеть вашу наготу! — приказал он.
И вновь Полетт засмущалась дворецкого, так и не покинувшего столовую. Она знала, что дамы высшего света не считают слуг за мужчин и принимают в их присутствии ванну или разоблачаются не только без стеснения, но даже гордясь своей современной раскованностью. Однако Полетт так и не приучилась воспринимать слуг как пустоту, и присутствие молодого мужчины, ставшего свидетелем их с Антоном близости, тревожило ее.
— Отчего вы медлите? Я не люблю ждать, — поторопил Соколов.
Полетт отнюдь не хотелось, чтобы светский любовник счел ее наивной простушкой. Под нетерпеливым взглядом Антона она неловко высвободилась из платья и сбросила его на пол.
Глаза князя азартно блеснули.
— Я знавал дурнушек, не годившихся вам и в подметки, которые были восхитительно бесстыдны. Их развратность заставляла пылать огнем мои чресла. Ну же, не прячьтесь, покажите, как вы исходите соками, ожидая меня, — говоря, он неотрывно смотрел на выбритый по заграничной моде лобок Полетт, на ее стыдливо сомкнутые бедра. — Раздвиньте ноги, графиня!
Это прозвучало хлестко, как удар кнута.
Все, что происходило между Полетт и теми немногими мужчинами, которых она знала, происходило за закрытыми дверьми спальни и в темноте. Она не умела обнажаться напоказ, не знала, каково это, когда требовательный мужской взгляд скользит по самым сокровенным местам, жалит и жжет.
Повинуясь этому взгляду, графиня медленно развела бедра. Антон шагнул к ней, ступая по шелку и кружевам, положил ладонь на ее лобок, заставляя вздрогнуть от неожиданно острого ощущения, а затем протолкнул два пальца вглубь ее естества и принялся довольно грубо ими двигать, то вынимая, то вновь вонзая в нежную плоть. Полетт, ожидавшая, что прежде он поцелует или приласкает ее, не была готова к такому вторжению, и оно показалось ей болезненным. Но, возможно, оно было болезненным оттого, что у нее давно не было мужчины. Графиня сама потянулась к губам любовника, но князь не позволил себя целовать.
— Нет, — резко сказал он. — Смотри на меня. Покажи, как сильно ты меня хочешь. Будь распутной девкой для меня!
видела, что Соколов возбужден. Ей же не хватало объятий и поцелуев, и просто нежных, ничего не значащих слов. Однако разочаровывать Антона объяснением, что она не готова и ей нужно больше времени, графине не хотелось. Как успела она уяснить, мужчины весьма болезненно относились ко всему, что касалось их способности вызывать желание у противного пола.
— Поцелуй меня там, внизу! — попросила она, надеясь, что его язык, губы и даже жесткая щеточка усов окажутся нежнее пальцев, причинявших ей не столько удовольствие, сколько боль.