Особый слуга
Шрифт:
Сильный порыв ветра сорвал с графини шляпку, и та покатилась по склону, цепляясь за кусты и низкорослые деревья. Соколов вызвался было вернуть потерю, но склон головокружительно уходил вниз, и Полетт испугалась за князя, да и шляпка была не из самых любимых. Пока они спорили, туча подобралась совсем близко. Сильно потемнело. В нескольких шагах полыхнула молния, грохнуло громовым раскатом. Забыв про шляпку, Полетт и Антон устремились вниз по тропе.
Это была не та широкая дорога, приспособленная для пеших и конных прогулок, что привела их сюда, а именно тропка, какой пользовались местные пастухи, перегоняя овец с пастбища на пастбище. Однако ей можно было достичь подножия горы куда быстрее, чтобы
Запыхавшиеся Полетт и Антон не то сбежали, не то скатились с вершины горы и влетели в широкую аллею, по обе стороны обсаженную высокими платанами, где на них обрушился ливень. По случаю грозы аллея обезлюдела, земля быстро раскисла, в углублениях собрались блестящие лужи. Капли дождя задерживались на листьях, поэтому под деревьями было хотя и плохое, но укрытие.
— Переждем здесь? — предложил Соколов, и, не дожидаясь ответа, подвел Полетт к дереву, прислоняя спиной к пятнистому, словно леопардовая шкура, стволу и укрывая от непогоды своим телом.
Древесная кора была холодной и мокрой, с листьев капало, такой же мокрой была и земля, которую графиня ощущала сквозь тонкие, совершенно неприспособленные к непогоде туфельки. Однако Полетт совсем не мерзла, она была разгорячена бегом и жаром, исходящим от крепкого мужского тела, рядом с которым остро чувствовала собственную уязвимость. Чувствовала она и сгустившееся между ней и князем напряжение сродни скопившемуся перед грозой электричеству, и ей хотелось, чтобы напряжение это нашло выход, сорвалось ударами молний.
Антон был очень привлекательным мужчиной. Прежде всего, молод — немногим старше Полетт. Тело его было крепким, походка упругой, движения уверенными. И никакой дрожи в руках, что в последние годы одолевала Кристобаля, никакой дряблости. Бедра графа были сильными бедрами наездника, под шелковым фраком перекатывались мышцы.
Графиня не была ни ханжой, ни затворницей. Сложись ее жизнь иначе, она довольствовалась бы ролью жены и матери, ни на что большее не претендуя. Но супруг, поначалу приходивший в волнение от ее юного тела, старел, и одного только вида ему уже было недостаточно. В редкие моменты их близости он оправдывал собственную слабость неопытностью Полетт, злился, называл ее неумехой. Кристобаль приносил молодой жене книги с иллюстрациями, один только вид которых заставлял ее пылать от стыда, и заставлял прочитывать их от корки до корки, а затем изображать в супружеской постели. В ответ Полетт под любыми предлогами стала избегать близости. Отношения между супругами сделались натянутыми, на людях они изображали приязнь, но, оставшись tet-a-tet, тотчас разбегались по сторонам.
Не снеся одиночества, мучаясь от осознания собственной несостоятельности, Полетт ответила согласием приятелю мужа, давно добивавшемуся ее расположения. Их связь была тайной, и приносила радость не столько душе, сколько телу. Полетт не была влюблена, но тем легче ей было проводить с любовником время, не имея к нему претензий и притязаний, и тем легче было расстаться с ним, когда она объявила о своем решении воротиться на родину. Пока длилась их связь, любовник успел обрасти жирком в талии и обзавестись порядочной плешью на голове. Ни внешне, ни по темпераменту он не шел ни в какое сравнение с Антоном Соколовым, при взгляде на которого Полетт, не меньше Женечки Алмазовой жаждавшая сильных страстей, полагала, что влюблена
Вспомнив любовника, графиня вздохнула. Взгляд ее сделался мечтательным, томным. За годы, проведенные вместе, приятель Кристобаля успел неплохо изучить тело его жены, и легко избавлял ее от напряжения. Теперь же зов плоти лишал Полетт способности связно мыслить. От близости молодого привлекательного мужчины шла кругом голова, звенело в ушах. Графине не хватило смелости открыто просить своего спутника о ласке, за нее это сделала обстановка — уединенное их укрытие, отграниченное от мира бегущей с небес водой, и сам вид Полетт — разрумянившейся от бега, с влажными волосами, в намокшем и льнущем к телу платье, беззастенчиво обрисовывающем манящие изгибы.
Князь наклонился и прижался губами к губам графини. Он целовал ее под проливным дождем, в блеске молний и громовых раскатах, целовал жестко и жадно, царапая кожу щеточкой усов, глубоко просовывая ей в рот язык, придавливая всем телом и заставляя буквально распластаться по древесному стволу. Грубая настойчивость князя разительно контрастировала со всем, что знала о любви Полетт. Имея весьма ограниченный опыт, графиня мало представляла, каково это, когда тебя ласкает полный сил и бурления в крови мужчина, но очень хотела это узнать. Сердце ее бешено колотилось, кровь стучала в висках, ей было горячо-горячо, так горячо, что казалось, капли дождя с шипением испаряются с кожи. Полетт позволила князю раздвинуть ей бедра своим бедром, позволила впиваться горячими сухими губами ей в шею жадно, до синяков.
Пудра все скроет, — мелькнула в голове Полетт мысль, мелькнула и тотчас исчезла, сметенная лавиной острых ощущений, когда крепкие мужские ладони стиснули ее груди, а горячий рот, царапая усами, приник к сладкой ложбинке. Она даже поощряла князя, прижимая его голову, пропуская между пальцами влажные пряди его волос, выгибаясь навстречу. Графиня сама расстегнула платье, подставляя себя каплям дождя, губам и зубам Соколова, закусывающего ей соски, рукам, сминавшим ее плоть крепко, до боли.
— Пожалуйста, Антон, будьте нежнее! — решилась, наконец, попросить Полетт.
Князь поднял голову и в упор взглянул на нее. В этот момент над ними сверкнула молния, и озаренное мертвенным светом лицо Соколова показалось графине маской Мефистофеля. Антон был бледен, губы его пылали, а глаза лихорадочно блестели, как у курильщика опия. Он смотрел на нее сверху вниз: прижатую к дереву, влажную, разгоряченную, с проступавшими следами его страсти на алебастровой коже, с тяжелыми полушариями грудей, вываливающимися из расстегнутого корсажа.
— Приходите ко мне на ужин, графиня. Не то я возьму вас прямо здесь, на сырой земле, — это был приказ, а не приглашение.
После этой вспышки чувств Антон, как ни в чем не бывало, помог Полетт привести себя в порядок, поскольку пальцы графини от волнения совершенно не желали ей повиноваться.
— Пойдемте, — только и сказал он, будто все, что несколько минут назад разыгралось между ними, было лишь фантазией разгоряченной от страсти молодой женщины. — Кажется, гроза стихает.
Дождь и впрямь из проливного сделался тихим, шепчущим. Молнии посверкивали где-то вдалеке, там же рокотал гром. Небесная влага мягко шуршала по кронам деревьев, не проникая вниз. Полетт и Антон шли по раскисшей дороге. Кокетливые туфельки графини насквозь пропитались водой, вымокло и отяжелело платье, грязь залепила подол, от чего тот потяжелел и неприятно бил по ногам, накидку графиня и вовсе потеряла, пока спасалась от дождя. Однако мысленно Полетт уже перенеслась в грядущий вечер, и переполненная самыми радужными ожиданиями, не придавала значения преходящим неудобствам.