Остальные здесь просто живут
Шрифт:
– Так и пиши, кто тебе не дает!
– Нам обоим нельзя писать. У тебя получится клевое заумное сочинение, а у меня сплошное идиотство – по сравнению с твоим.
Опять сестра за старое… Почему она считает себя идиоткой? Это вообще не так, даже близко!
– Уж получше моего, – замечает Джаред.
– Майки, просто не пиши сочинение, и все.
Тут многие скажут: раскомандовалась! А другие удивятся, с чего это мы учимся в одном классе, она ведь на год старше меня. Большинству, конечно, послышатся в ее голосе противные избалованные нотки.
Но большинство
Зато мне видно. Мэл жутко боится экзамена.
– Ладно, – говорю. – Напишу про причины и предпосылки.
Она благодарно кивает и оборачивается к Хенне:
– Можешь тоже написать про причины?
– Эй! – восклицает Джаред. – А меня почему не просишь – я-то чем хуже?
– Ты серьезно?
– Да нет, шучу, – смеется он.
Джаред здоровенный, бреется лет с одиннадцати, а в прошлом году его взяли полузащитником в футбольную команду, но мы все знаем, что его конек – это матанализ. Дай ему цифры, он кого хочешь за пояс заткнет, а со словами и предложениями не дружит: пишет сочинение и морщится, как старик девяностолетний.
– Мэл, – говорит Хенна, – прекращай…
И тут из-за деревьев выбегает хипстер в развевающемся на ветру винтажном пиджачке. Он машинально поправляет на носу модные очки в черной оправе и бежит дальше – футах в двадцати от нас, – не заметив нашего присутствия. Хипстеры никогда нас не замечают, даже в классе, где мы сидим бок о бок. Он перебегает Поле и скрывается в лесных дебрях.
Секунду-другую мы молча и ошарашенно переглядываемся, как вдруг из-за тех же деревьев вылетает светящаяся девочка. Она тоже нас не замечает – от нее исходит такой яркий свет, что мы невольно прикрываем глаза ладонями, – и вскоре исчезает в чаще.
Минуту мы все молчим. Наконец Джаред спрашивает:
– Это был Финн?
– Один из, – отвечает моя сестра. – По-моему, их всех зовут Финнами.
– Не, точно есть пара Диланов, – говорит Хенна. – И один Нэш.
– И Сатчелы, – вставляю я. – Мальчик Сатчел и девочка Сатчел.
– Это был один из Финнов, точно вам говорю.
Вдруг из того места, куда должны были убежать хипстер (да, пожалуй, Джаред прав, его в самом деле зовут Финн) и светящаяся девочка, поднимается столп яркого голубого света.
– Что они там делают? – озадаченно спрашивает Мэл. – Откуда девчонка-то взялась?
– И почему она светится? – подхватываю я.
– Главное, чтобы школу не трогали, – говорит Джаред. – А то в прошлый раз моему двоюродному брату аттестат на парковке вручали.
– Как думаешь, Нейтан – хипстер? – спрашивает Хенна.
Мэл стонет.
– Ну, имя у него в принципе хипстерское, – протягивает Джаред, глядя на растущий столп голубого света.
– Кто станет переводиться в новую школу за пять недель до выпускного? – как бы невзначай спрашиваю я, мысленно пересчитывая уголки учебника.
– Как раз в таких влюбляется наша Хенна, – цедит Мэл.
– О ГОСПОДИ, Я НЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ВЛЮБИЛАСЬ! – взрывается Хенна.
Моя сестра
– Ну-ну, и чего ты тогда завелась? Или у тебя живот урчит?
Ветер внезапно стихает.
– Свет погас, – замечает Джаред.
Столп света действительно исчез, не слышно ни шагов, ни хруста веток. Мы молча наблюдаем за лесом, не зная, чего ждать, и вдруг подпрыгиваем на месте от неожиданности: ноутбук моей сестрицы начинает проигрывать нашу любимую песню. Это она такую напоминалку поставила – песня играет в те дни, когда родаки на весь вечер уезжают к бабушке.
Значит, можно забуриться к нам домой.
Глава вторая
в которой девочка-хипстер по имени Сатчел пишет стихотворение, а мама и папа ненавязчиво окружают ее любовью и дают ей спокойно осознать новое чувство; затем к ней приходит перепуганный хипстер по имени Дилан, которому таинственная светящаяся девочка сообщила о смерти хипстера Финна; Сатчел и Дилан по-дружески утешают друг друга.
За всю жизнь я признавался Хенне в своей безумной, отчаянной любви ровно… ноль раз.
У нас много общего: неврозы, о которых мы лишний раз не говорим, лучшие друзья, которых не могут заменить никакие парни/подружки, ну и родители, которые… в общем, не супер. Еще, понятно, у нас есть Мэл, это хорошо, и мы оба не хипстеры, хотя имя у нее самое что ни на есть хипстерское (папа Хенны – иностранец, а это не считается. В Финляндии ее именем наверняка никого не удивишь, да и фамилия такая, что язык сломаешь).
Мы дружим с восьми лет, то есть половину моей жизни. Правда, в основном через мою сестру. С двенадцати лет я по уши, до безумия влюблен в Хенну. Помню, она тогда начала встречаться с Тони Кимом, и это, конечно, открыло мне глаза. Расстались они пять месяцев назад, под Новый год, и с тех пор Хенна ни с кем не встречается. Сейчас на дворе май.
Что я успел сделать за эти пять месяцев? Отсылаю вас к началу главы – ровным счетом ничего.
– На горизонте чисто, – говорит Мэл.
Мы вчетвером подходим к дому: маминой машины на дорожке нет. На соседских дворах бесконечно лают собаки. Мы живем в жуткой глуши, на самом краю окраины городского пригорода, и дорога в центр занимает около часа. Здесь нет ничего, кроме бескрайних лесов и огромной Горы, которая однажды взорвется и сровняет с землей все и вся – может, завтра, а может, через пять тысяч лет. Что поделать? Такова жизнь.
Дорогу к нашему дому нормально заасфальтировали только в прошлом году. Соседи делятся на две категории: одни – белые воротнички вроде моих родителей, которые купили голую землю, чтобы построить на ней дом, а вторые – люди из тех, что считают канал «Фокс ньюс» чересчур либеральным и роют бункеры для хранения оружия. В саду местные жители выращивают либо органическую репу, либо траву. У моих предков растут нарциссы.
Не наступайте на них. Серьезно: ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах на них не наступайте.