Оставалось семь дней
Шрифт:
— Часовых не видно, — сказал он тихо. — А где же окно, через которое ты бежал?
— Вот оно, — хотел было сказать Володя и осекся: оба окна в подвал были наглухо заколочены досками.
Жора проследил глазами за его взглядом.
— Да, — он почесал затылок, — выходит, что фрицы нас перехитрили…
— А что, если ребят уже?.. — Мальчик не договорил, ужаснувшись своей мысли.
— Тогда эсэсовцам незачем было бы забивать окна, — успокоил его Жора. — Но как это они сумели присобачить доски к каменной стене? Хотя, постой, я, кажется, понял… По обе стороны окна вбито по столбику, на них и держатся доски.
Володя не понимал, почему Жору интересуют такие пустячные вопросы.
— Я сейчас подбегу к окну, — сказал он, — и крикну ребятам… Может, они услышат и что-нибудь ответят.
— Постой! — Парень удержал его за руку. — Не торопись, Михаил Германович говорил, что обязательно должен быть часовой. Подождем немного, поглядим!
«И что это он заладил: Михаил Германович говорил, Михаил Германович говорил, — с досадой подумал мальчик. — Если окно забито, то какие еще могут быть часовые? Ребятам все равно не выбраться».
Вдруг Жора пригнулся к земле и нагнул Володину голову.
— Ну, кто был прав? Вон из-за того угла, налево, вышел солдат с автоматом. Но вокруг дома он не пошел… Посмотрел по сторонам и назад…
— Что же делать?
— Подождем…
Минуты через три, а может быть, и через четыре солдат появился вновь. Потоптался немного на месте и почти тут же ушел. На этот раз его заметил и Володя.
— Будем считать, — сказал Жора.
Он считал очень долго, но наконец установил довольно точно: часовой появляется через каждые триста пятьдесят — триста семьдесят секунд.
— За это время я успею поговорить с ребятами, — предложил Володя.
— Рано еще… Михаил Германович наказывал: увидел одного человека, посмотри, нет ли где-нибудь рядом другого…
В самом деле, вскоре из-за правого угла дома вышел второй солдат. Он так же секунду потоптался перед окном и так же исчез.
— Так их, значит, двое! — ахнул мальчик.
— Нет, это тот же самый… За домом очень глубокий снег, а он в сапогах… Вот он и ходит не кругом, а взад и вперед, от угла до угла…
Володя сник. Теперь он уже не предлагал добежать до окна и обменяться несколькими словами с ребятами.
— Да ты не горюй! — ухмыльнулся Жора. — Сейчас подсчитаем… Триста пятьдесят пополам — это будет сто семьдесят пять… Времени у нас, значит, всего три минуты… Маловато. — Он задумался. — А что, в этих комнатах наверху никого нет?
— Никого. Там же все разрушено.
— Тогда мы вот что сделаем. Как только часовой опять скроется, мы добежим до дома и залезем в окно, что над подвалом. Оттуда и ребят можно окликнуть, если будет нужно…
— А хлеб?
— Дотащу я хлеб, не беспокойся. Мне бы лишь тебя припрятать… Ну, готовься! Вот солдат опять выходит. Раз, два… Беги!
Схватив Володю за руку, Жора вихрем устремился к зданию. Добежав до окна, он подсадил в него мальчика, после чего быстро вскарабкался сам. Часовой за это время едва успел проделать половину своего пути.
Они оказались в бывшей спальне детского дома. Комната была пуста. Лишь на полу возвышалась большая груда осыпавшейся с потолка штукатурки.
— Здесь еще холоднее, чем на улице, — поежился Володя. Жора осторожно выглянул наружу.
— Мы как раз над подвалом, — сказал он. — И я был прав. Доски прибиты к столбикам. А сверху между столбиками оставлена щель для воздуха… Отсюда можно было бы поговорить с ребятами, да ведь они, должно быть, спят… А кричать нельзя: часовой услышит.
— Как же я попаду к ним? И как они выберутся из подвала? И как мы сможем передать им хлеб? — Володя был готов заплакать.
— Что ты заладил — как, как… Сейчас подумаем. Доски можно, конечно, отбить. У меня в санях есть топор. На худой конец сойдет и это. — Тут он вытащил из-за пазухи немецкий штык. — Но ведь нужно, чтобы охрана ничего не заметила…
— Значит, все пропало!..
— Ничего еще не пропало! Ты оставайся здесь и сиди тихо. Понял? А я пойду.
— Куда?
— Принесу покамест хлеб и топор. Жди меня и не высовывайся, а то тебя заметят… Я скоро…
И, прежде чем мальчик успел что-нибудь возразить, он выскочил из окна и исчез.
Время тянулось медленно, Володя был одет очень тепло. На нем был полушубок, правда, старый, но еще прочный, ватные брюки и валенки, собственные валенки Ларисы Афанасьевны. Из прежних вещей он сохранил лишь свои ватные чулки, которые очень помогли ему, когда они перебирались через овраг. Однако мальчик основательно замерз и стал бегать взад и вперед по комнате, чтобы согреться. Прошло уже больше часа, но Жора не появлялся. Володя начал беспокоиться. Что могло случиться с его спутником? Почему его так долго нет? Он осторожно подкрался к окну, чтобы выглянуть наружу, и в тот же миг что-то тяжелое внезапно сбило его с ног и придавило к полу. А секундой позже в окне появился и сам Жора.
— Зашиб тебя? Ну, не серчай!.. — запыхавшись, промолвил он.
Володя медленно поднялся, рядом лежал тяжелый мешок.
— Ты принес хлеб?
— Ну да, оба мешка. За два раза. Пришлось потрудиться по-настоящему. И топор тоже. Сейчас принесу. — Он вылез из окна и быстро вернулся с топором и вторым мешком.
— Ну, Володя, — объявил он, — настал и твой черед поработать.
— А что я должен делать?
— Считать-то ты умеешь? Не разучился в лагере?
— Умею…
— Вот и будешь считать…
— Зачем?
— Затем, что самому мне считать будет некогда… Я дождусь, когда скроется часовой, и начну выламывать доску. А ты считай. Как только досчитаешь до ста пятидесяти, крикнешь: пора.
— Ладно…
— Но так придется делать много раз. И считать нужно не очень быстро и не очень медленно. Вот так: раз, два, три…
— Понимаю.
— Ну, тогда за дело!
Все последующие два часа Володя удивлялся неистощимой энергии и выносливости Жоры. Он то яростно трудился над досками, то с проворством обезьяны влезал в окно, чтобы тут же выскочить обратно. Вскоре он был вынужден снять полушубок и остаться в одной рубашке, но и та взмокла от пота.