Оставалось семь дней
Шрифт:
Его слушали с напряженным вниманием.
— Сволочи проклятые! Нет, что за сволочи! — зарычал вдруг Алесь Антонович, изо всех сил грохнув тяжелым кулаком по столу. Потом он вскочил и зашагал по комнате, снова и снова повторяя: — Нет, что за сволочи!
Михаил Германович, напротив, сохранял полнейшее спокойствие, и его голубые глаза смотрели все так же ясно.
— Теперь я не сомневаюсь, — сказал он, — что германские власти действительно решили уничтожить всех детей. Нам остается только уточнить дату. Ты не помнишь, Володя? Полицаи не говорили, когда это должно произойти?
— Нет, они сказали только, что завтра им придется переселяться…
— Потому что в левом флигеле не хватит места на пятнадцать человек?
— Да.
— Рассказывай дальше, все, вплоть до твоего бегства из лагеря.
Мальчик исполнил его просьбу, не забыв упомянуть и про свою встречу с человеком в серой форме.
— То, что он дал тебе хлеб, не удивительно. Не все немцы фашисты. Но как же нам все-таки уточнить дату? Эсэсовцы при вас ничего не говорили? Хотя ты, наверное, не знаешь по-немецки?
Володя отрицательно покачал головой.
— Но, может быть, ты все же назовешь отдельные слова?
— Они говорили про какой-то гребень, — неуверенно стал припоминать мальчик.
— Про шанценгрэбер?
— Да, да!
— Вспоминай, вспоминай! Это очень важно.
И вдруг Володю словно осенило.
— Они два или три раза сказали: «Нах айнер вохэ…»
— Они сказали: «Нах айнер вохэ комт шанценгрэбер»?
— Я не помню точно… Я помню только «нах айнер вохэ», — честно признался мальчик.
— Это было бы очень хорошо! Очень хорошо! Если бы все случилось действительно «нах айнер вохэ»!..
— Что же это значит: нах айнер вохэ? — спросил Алесь Антонович.
— Это значит через неделю. А поскольку говорили они два дня назад, то остается еще пять дней…
— А вдруг они говорили о чем-нибудь другом?
— Не думаю. Если бы они предполагали совершить свое преступление раньше, они бы не стали вызывать солдат и усиливать охрану лагеря.
— А откуда вы знаете, что они вызвали солдат?
— Но ведь это ясно. Вспомни человека в серой шинели. Он прибыл, чтобы подготовить квартиру для своих людей.
— А может быть, для особой команды?
— Особая команда не состоит из одиннадцати человек. Нет, это просто солдаты из соседней части.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Алесь Антонович. — Значит, в нашем распоряжении пять дней.
— Не больше четырех, Алесь Антонович… Мы должны опередить эсэсовцев.
— Не пойму, — неожиданно вмешался в разговор Герасим Григорьевич. — Зачем это фашистам понадобилось убивать детей? Ведь они их и так не кормят.
— Времени у них в обрез, — пояснил Алесь Антонович, — близок час прихода нашей армии…
— Но убивать ребят? — не унимался Герасим Григорьевич.
— Для этого у них есть причина…
— Какая же?
Алесь Антонович обернулся к мальчику:
— К вам в лагерь приезжали немецкие врачи?
— Много раз…
— Что же они делали?
— Уколы нам делали… Против болезнен…
— Как же они делали вам эти уколы?
— Забинтовывали руку крепко-крепко и кололи… Очень больно было…
— Вы слышали, Герасим Григорьевич?
— Слышали… Ну и что?
— Они брали у них кровь, — пояснил Михаил Германович. — Использовали детей в качестве доноров…
Объездчик оторопел. Его жена вскрикнула от ужаса.
— Это еще далеко не все, — продолжал Алесь Антонович. — После уколов у вас в лагере болели ребята, Володя?
— Да…
— И что с ними делали?
— Увозили в больницу…
— А оттуда они возвращались?
— Нет…
— Теперь вы понимаете, Герасим Григорьевич? У детей брали кровь, а потом тех, кто заболевал, уничтожали… Разве это не тягчайшее преступление?
— Еще бы!
— Значит, им необходимо замести все следы… Ведь скоро придется расплачиваться…
Володя слушал, раскрыв рот. Откуда эти люди лучше его самого знают, что творилось у них в лагере? И как это Михаил Германович сразу догадался, что такое «нах айнер вохэ»? Наверное, они помогут его друзьям… Может быть, они скажут ему, где скрываются партизаны?
— Вам уже давно следовало бы освободить всех ребят! — проворчал Герасим Григорьевич.
— Сведения о том, что у них брали кровь, мы получили совсем недавно, — ответил ему Алесь Антонович. — А об уничтожении их в больнице нам сообщили всего три дня назад… Вот теперь будем отбивать ребят, не правда ли, командир? — обратился он к Михаилу Германовичу.
— Ни в коем случае! — твердо ответил тот.
У Володи похолодело в груди. Жора рванулся вперед, словно намеревался что-то сказать. Герасим Григорьевич и его жена с упреком уставились на Михаила Германовича. Один Алесь Антонович почему-то улыбнулся.
— Что же мы будем делать? — спросил он.
— Надо подумать, — сказал Михаил Германович. — Людей у нас осталось очень немного: остальные участвуют в известной вам операции. Без шума уничтожить охрану лагеря очень трудно, даже невозможно. А после первого выстрела к немцам прибудет подмога. Вы и сами понимаете, что увозить детей во время боя, рисковать их жизнью — это преступление.
— Согласен!
— Следовательно, надо вывезти их тайком… Ну, хотя бы тем же путем, каким ушел Володя, то есть через окно…
— Еще раз согласен!
— А поблизости их будут ждать подводы. К этому необходимо основательно подготовиться. Достать сани, обеспечить их возницами. Лошади у нас есть, а людей маловато. Договоритесь с местными жителями, найдите таких, кто бы согласился взять ребят на время к себе. Хотя бы до прихода нашей армии…
— Слышали, Герасим Григорьевич, что говорит командир? — сказал Алесь Антонович. — Вам с Жорой придется основательно потрудиться. Оповестите все окрестные деревни. Вам помогут еще трое связных. Управитесь к сроку?