Оставалось семь дней
Шрифт:
— Сбежал, значит! По-настоящему? Вот молодец! — Жорка сильно хлопнул Володю по плечу. — Ты его покормила, мать?
— Покормила, Жорочка…
— Еще дай!.. Я вижу, он еще хочет.
— Так ему нельзя много. Отец говорит — вредно…
— А ты меду ему дай… Меду можно… Правда, можно, отец?
— Меду, пожалуй, можно, — согласился Герасим Григорьевич.
Хозяйка вышла в сени и вернулась с полным стаканом меда. Стакан она поставила перед Володей, а сыну налила миску борща.
— Ты ешь, ешь! — Парень подмигнул
— Володя…
— А меня Жора… Ешь мед, Володя! По-настоящему!
И, будто показывая, как это нужно есть по-настоящему, Жора накинулся на борщ и опустошил миску раньше, нежели Володя успел проглотить вторую ложку меда.
— Молока! — потребовал он у матери. — И ему тоже!
— Молоко холодное, Жорочка, а он и так замерз… Вечером подою, дам ему парного…
— Ладно!
Жора схватил крынку с молоком, поднес ее к губам и осушил, ни разу не переводя дыхания.
— Уф! — удовлетворенно вздохнул он.
Герасим Григорьевич спокойно наблюдал за ним.
— Наелся? — спросил он.
— Наелся!
— Тогда слушай меня. Надевай лыжи и ступай до Алеся Антоновича. Понял?
— А что сказать-то ему?..
— Скажешь, что у нас мальчик из лесковского лагеря… И он, значит, говорит, что эсэсовцы задумали перебить всех ребят.
— Неужто всех? — Жора удивленно взглянул на Володю.
— Ты его не пытай… Вишь, его совсем разморило… Ты меня слушай!.. Передай все это Алесю Антоновичу и попроси его прийти…
— Ладно, отец, сейчас пойду…
— Сначала принеси воды, — вмешалась хозяйка. — Пока печка горячая, надо воду подогреть и вымыть мальчишку.
— Устал он очень, — попробовал возразить Герасим Григорьевич.
— Потерпит немного, не грязным же ему ложиться.
Володя и в самом деле безумно устал. Привалившись к стене и закрыв глаза, он уже не слышал, как ушел Жора, пожелав ему отдохнуть и выспаться, как рылась по сундукам хозяйка, разыскивая старые Жорины вещи, из которых тот давно вырос, как спрашивал его о чем-то Герасим Григорьевич. Потом ему пришлось на несколько минут проснуться, чтобы залезть в корыто, где его беспощадно скребли и терли. А еще через полчаса, чистый и переодетый, он лежал на теплой печи и пытался сообразить, кто такой Алесь Антонович и чем он может помочь ребятам. С этой мыслью он заснул.
Глава VI
БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ
Спал Володя крепко, но, по выработавшейся за два года привычке, проснулся как раз в то время, когда в лагере обычно происходила утренняя проверка. Еще не открывая глаз, он услышал где-то рядом оживленные голоса.
— Надо его разбудить, — настаивал чей-то могучий бас. — Жаль мальчонку, но что поделаешь… Время не терпит.
— Это верно! Разбудите, пожалуйста, мальчика, Герасим Григорьевич, — мягким баритоном поддержал его второй собеседник.
— Ну, коли надо, так надо, — согласился объездчик, которого Володя сразу признал по голосу. — Подыми его, Жорка, да, смотри, поаккуратнее… Не испугай!..
Сообразив, что это его собираются будить, мальчик открыл глаза и поднял голову. Почти в тот же момент перед ним появилось улыбающееся лицо Жоры.
— Да он не спит! — радостно воскликнул парень. — Проснулся по-настоящему!.. Слезай, Володька! Тут с тобой поговорить хотят…
И, взяв мальчика под мышки, он осторожно спустил его на пол.
Помимо самого Герасима Григорьевича и его жены, в комнате были еще два человека. Первый с бритой головой и лицом и ясными бледно-голубыми глазами. Второй был огромного роста, широкоплечий, с пышной шевелюрой и густой окладистой бородой. По внешнему виду и по одежде он казался типичным сельским жителем.
— А вот он, герой! — загремел бородач, делая шаг навстречу мальчику. — Покажись-ка, покажись, каков ты из себя!
— Это Алесь Антонович, — сказал Володе Герасим Григорьевич. — А вот это Михаил Германович. Расскажи-ка им то, о чем ты вчерась говорил мне. Про то, значит, как эсэсовцы решили вас всех убить…
— Не торопите его, Герасим Григорьевич, — слегка улыбаясь, остановил его Михаил Германович. — Садись к столу, Володя! Вот так! А теперь скажи, когда приезжали в лагерь эсэсовцы?
Мальчик на секунду задумался.
— Позавчера, — сказал он.
— И сколько их было?
— Два офицера, Беренмейер и еще один… В серой шинели.
— Так. И что же они делали?
— Собрали нас всех на проверку и долго держали…
— Припомни еще что-нибудь. Постарайся!
— Потом они ходили зачем-то за дом. Туда, где овраг… Алесь Антонович промычал что-то неразборчивое и, придвинув себе табурет, сел между Володей и его собеседником.
— Значит, они ходили к оврагу?
— Да!
— Хорошо! А теперь объясни: почему ты решил подслушать разговор полицаев?
— Потому… Потому… что, — замялся Володя, — потому что Беренмейер улыбался.
— Это очень интересно! — Михаил Германович внимательно посмотрел на мальчика. — Он, что же, очень редко улыбается?
— Он улыбается только тогда, когда нам плохо… Вот когда эсэсовцы убивали деда Матвея и когда увозили Артемия Васильевича и Ольгу Ивановну.
— Тогда он улыбался?
— Да…
— Ты молодец, Володя! У тебя редкая наблюдательность!
Володя не совсем понял эту похвалу, но ему было приятно, что его назвали молодцом, и он продолжал рассказывать, уже не дожидаясь дальнейших расспросов:
— Ну, я и подумал: может, полицаи знают, зачем приезжали эсэсовцы. И стал подслушивать под окном…
— Герасим Григорьевич уже говорил нам о том, что тебе удалось услышать. Повтори нам это еще раз. И как можно подробнее.
Володя смог довольно точно восстановить почти весь разговор полицаев.