Осторожно, женское фэнтези. Книга 1

Шевченко Ирина

Миссис Ридли, старшая сестра, поддерживала под локоть молоденькую девушку, видимо, из новеньких. Привела посмотреть на доктора-чудотворца. Та и смотрит, с немым обожанием, широко распахнув зеленые глазища. Прижимает к тяжело вздымающейся груди ладошки, а с губ, кажется, вот-вот сорвется: “Доктор, я ваша навеки!”…

Так обидно стало.

Зачем леди Пенелопа привела меня сюда? Это ведь равносильно тому, чтобы привести глухого в оперу, да еще и усадить спиной к сцене, надеясь, что по выражению лиц других зрителей он сумеет понять суть постановки. Или наставница рассчитывала, что близость

чужой магии разбудит мою? В таком случае жаль будет ее разочаровывать, но задумка провалилась.

Захотелось уйти, не дожидаясь завершения операции, но пройти мимо стола к двери, не привлекая внимания, мне не удалось бы, и я осталась на месте. Смотрела на слаженную работу инструментов, хоть и не понимала ее сути. Видела, как толстые щипцы под дружный вздох восторга и облегчения извлекли из груди эльфа арбалетный болт. Как засуетились над открытой раной зажимы и пинцеты с тампонами. С раздражением, замешанным на зависти, вглядывалась в лица приисутствующих. Леди Райс, Оливер, доктор Стоун, доктор Кленси, операционная сестра, не помню ее имени, миссис Ридли, восторженная зеленоглазая девица… И наконец остановила взгляд на Эдварде Грине.

С начала операции я неосознанно избегала смотреть на этого человека прямо. Он все еще пугал меня, но сейчас этот страх затерялся в волнах других эмоций, и не только моих, и я, осмелившись посмотреть в лицо доктора, не отвела тут же глаз. Рассматривала его беззастенчиво, пользуясь тем, что никто, включая его самого этого не заметит, и пыталась понять, что же в нем такого ужасного. Да, не красавец, как милорд Райхон, но и не урод: худое вытянутое лицо с тонким хищно изогнутым носом и постоянно прищуренными, то внимательно, то насмешливо, глазами, исчерченный мелкими морщинками лоб, густые русые волосы, местами уже высеребренные сединой, зачесаны назад — ничего пугающего или отталкивающего. Особенно сейчас, когда выражение презрительной брезгливости исчезло с лица, на лбу выступили бисеринки пота, а глаза блестят от слез, которые он боится сморгнуть, чтобы не потерять контроль над происходящим. И на виске пульсирует вздувшаяся синяя жилка…

Мне не дано было видеть магию, но я видела, что Грин напряжен до предела, и испугалась, представив, что произойдет, если он не выдержит этого напряжения. Излишне буйное воображение, благодаря которому я и оказалась и в этом мире, и в этой операционной, нарисовала картину апокалипсиса, начавшегося со смерти от острой сердечной недостаточности доктора. По сюжету следующим умирал недоспасенный лорд, наверняка какая-то большая шишка у длинноухих, потом начиналась бойня между эльфами и персоналом больницы, а локальный конфликт перерастал в новую войну между двумя народами, не так уж давно, по меркам мировой истории, примирившимися. Оставалось только радоваться, что, попав на Трайс, я потеряла авторскую власть над этим миром. Хотя в какой-то момент, когда Грин пошатнулся и невысоко взмахнул рукой, удерживая равновесие, мне показалось, что у моих глупых фантазий есть все шансы сбыться.

Это случилось на завершающей стадии операции, и на управлявшего ею доктора никто не смотрел, всех интересовал эльф, которого штопали сразу три иглы, а вокруг бабочкой порхали загнутые хирургические ножницы, обрезавшие лишние нитки. Казалось, Грин торопился закончить поскорее, пока ему еще хватает сил. Когда был сделан последний стежок, завязан последний узел, и ножницы в последний раз звякнули у груди пациента, он отвернулся от стола и направился к окну, хрипло бросив через плечо:

— Повязку сами.

Распахнул со скрежетом примерзшие к раме оконные створки, впуская в операционную холод и мелкий снежок, и застыл, упершись ладонями в подоконник, не интересуясь, что происходит за его спиной.

Эльфы отмерли. Засуетились люди. Доктор Кленси и леди Райс подсказывали эльфам, как правильно обработать свежий шов и наложить повязку. Остальные тут же направилась к выходу: спектакль закончен, удовольствие от просмотра получено и можно не дожидаться, когда исполнитель главной роли выйдет на поклон.

Мне не нравился Эдвард Грин, но подобное отношение со стороны недавних восторженных зрителей покоробило. Где овации, поздравления, крепкие рукопожатия и панибратское похлопывание по плечу? Может быть, еще рано говорить об успехе операции? Нет, будь это так, медики не выглядели бы такими спокойными и удовлетворенными, да и эльфов, похоже, уже не тревожила судьба сородича. Лорда Эрентвилля переложили на носилки и утащили в неизвестном направлении, кровь тщательно вытерли, а использованную ветошь унесли с собой. Оливер вышел, беседуя с одним из нелюдей, и в их разговоре не слышалось ноток волнения. Леди Райс пригласила мистера Стоуна на чай. Кленси не позвали и он ушел один — к своим котятам. Сестры собрала инструменты…

Спустя какое-то время в выстывшей операционной остались только мы с Грином.

Понятия не имею, почему я не ушла, ведь мне отчаянно хотелось этого — выйти за дверь, найти Оливера или напомнить о себе наставнице и напроситься на чашечку чая — но я намертво приросла к месту. А когда решилась сделать шаг, пошла не к выходу, а к стоявшему у окна человеку.

— Доктор Грин, простите, я могу чем-нибудь помочь?

В душе мне хотелось, чтобы он не ответил. Тогда я могла бы с чистой совестью уйти.

Но он обернулся.

Посмотрел на меня, и бессознательный ужас, от которого я так и не смогла избавиться, зашевелился под кожей, заставив встопорщиться волоски на руках.

— Анабель…

— Элизабет, — подсказала я, поняв, что он меня не узнает.

Резко выбросив вперед руку, Грин сцапал меня за воротник и с силой притянул к себе.

— Мне начхать, кто ты такая, — со злостью прошипел он мне в лицо. — Найди Анабель и скажи, что мне нужен кофе. Быстро!

— Анабель нет, — еле ворочая языком от страха, прошептала я. — Она же уехала…

— Уехала, — целитель отпустил меня, посмотрел задумчиво на свою руку: пальцы заметно дрожали. — Точно, уехала… А я теперь останусь без кофе?

Голос его звучал растерянно, а в глазах, миг назад полыхавших гневом, отразилась такая детская обида, на меня, на Анабель, на весь этот мир, воспротивившийся тому, чтобы он получил заслуженную чашку кофе, что я, вместо того, чтобы сбежать, решилась на еще большую глупость.

— Я могла бы сварить вам кофе, если вы не против.

Стоило вспомнить, куда могут завести благие намерения…