Остров фарисеев
Шрифт:
Теоретик, собиравшийся размозжить голову будущему сопернику, потянулся всем телом и поднял книги на уровень плеч, словно собираясь закидать им>и собеседников, чтобы привить им уважение к своим взглядам. Лицо его побледнело, красивые глаза стали еще красивее, по губам скользнула усмешка. Больно было смотреть на этого человека, сочетавшего в себе черты "сильного" мужчины с чертами студента, все теории которого должны были неизбежно рассыпаться в прах, стоило только нанести ему удар посильнее.
– Да, что касается прощения неверных жен и тому подобных глупостей, сказал он, - так я не сторонник сантиментов.
Говорил он насмешливо, пронзительным голосом. Шелтон быстро оглядел присутствующих.
– Это и видно!
И тут же понял, что никогда еще не производил подобного впечатления, да и впредь едва ли когда-нибудь произведет, - лютая ненависть, вспыхнувшая во взглядах, яснее ясного говорила об этом. Впрочем, она тотчас сменилась вежливой, насмешливой снисходительностью, свойственной хорошо воспитанным людям. Крокер в волнении поднялся с места; ему, видимо, было не по себе, и он явно обрадовался, когда Шелтон встал вслед за ним и пожал руку маленькому толстяку, который, задыхаясь от табачного дыма, пожелал им спокойной ночи.
– Кто они такие, эти ваши небритые друзья?
– услышал Шелтон, закрывая за собой дверь.
ГЛАВА XIX
СЛУЧАЙ НА УЛИЦЕ
– Одиннадцать часов, - сказал Крокер, когда они вышли из колледжа. Мне еще не хочется спать. Может, пройдемся немного по Хай-стрит?
Шелтон согласился; он был все еще под впечатлением встречи с преподавателями и не замечал усталости и боли в ногах. К тому же это был последний день его странствий, ибо он не изменил своего намерения пробыть в Оксфорде до начала июля.
– Мы называем это место средоточием знаний, - сказал он, когда они проходили мимо огромного белого здания, безмолвно царившего над окружающей тьмой.
– Но мне кажется, оно столь же мало заслуживает своего названия, как и наше общество, которое называют "средоточием истинного благородства".
Крокер лишь проворчал что-то в ответ; он смотрел на звезды, подсчитывая, может быть, сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до неба.
– Нет, - продолжал Шелтон, - у нас тут слишком много здравого смысла, чтобы чрезмерно напрягать свой ум. Мы знаем, когда и где следует остановиться. Мы накапливаем сведения о вымерших племенах и вызубриваем все греческие глаголы, ну, а что касается познания жизни или самих себя, то... Те же, кто в самом деле стремится к знанию, - люди совсем иного рода. Они пробивают себе путь во тьме, не ведая усталости, не жалея сил. Таких мы здесь не воспитываем!
– Как славно пахнут липы!
– сказал Крокер.
Он остановился возле какого-то сада и взял Шелтона за пуговицу. Глаза у него были грустные, как у собаки. Казалось, он хочет что-то сказать, но боится обидеть собеседника.
– Нам внушают, что здесь учат быть джентльменами, - продолжал Шелтон. Но один какой-нибудь случай, который потрясет человека до глубины души, гораздо скорее научит этому, нежели долгие годы пребывания здесь.
– Гм!
– буркнул Крокер, крутя пуговицу Шелтона.
– Те, кто считался лучшим из лучших здесь, оказывались и впоследствии лучшими из лучших.
– Надеюсь, что нет, - угрюмо сказал Шелтон.
– Я, например, был снобом, когда тут учился. Я верил всему, что мне говорили, всему, что делало жизнь приятной. А что представляла собой наша компания? Ничего, кроме...
Крокер улыбнулся в темноте: он считался тогда чересчур эксцентричным, чтобы принадлежать к компании Шелтона.
– Да, вы всегда выделялись среди ваших приятелей, старина, - сказал он.
Шелтон отвернулся, вдыхая аромат цветущих лип. В воображении его проносились картины прошлого. Но лица старых друзей как-то странно перемешались с лицами тех, с кем он встречался совсем недавно: девушка в поезде, Ферран, женщина с круглым, плоским, густо
Ведь он же славный малый!
Ведь он же славный малый!
Ведь он же славный ма-алый!
Мы все так говорим!
– А все же, - сказал он вдруг, - славные они были ребята!
– Я тогда считал, что некоторые из них чересчур зазнаются, - задумчиво проговорил Крокер.
Шелтон рассмеялся.
– Сейчас мне глубоко противен этот наш снобизм и себялюбие, - сказал он.
– Противен этот городок, весь обернутый в вату, весь такой чертовски комфортабельный...
Крокер покачал головой.
– Это чудесный старый город, - сказал он, остановив наконец взгляд на башмаках Шелтона, и прибавил запинаясь: - Знаете, старина, по-моему, вы... вам следовало бы поостеречься!
– Поостеречься? Чего?
Крокер судорожно стиснул его руку.
– Да не беситесь, старина, - сказал он.
– Я хочу сказать, что вы, похоже, мм... глубоко заблуждаетесь.
– Глубоко заблуждаюсь? Вы хотите сказать, что я наконец стою на правильном пути?
Крокер ничего не ответил, на лице его отразилось разочарование. Что же все-таки он хотел сказать? Злорадное чувство, что приятель потерял из-за него душевный покой, смешалось в сердце Шелтона со смутным презрением! и смутной жалостью. Крокер первый прервал молчание.
– Я думаю, не пройти ли мне еще немного сегодня ночью, - сказал он, - я чувствую себя вполне бодрым. Вы в самом деле хотите расстаться со мной здесь, Грач?
В голосе его звучала тревога, словно он боялся, что Шелтон может упустить нечто очень хорошее. Но у Шелтона тотчас заболели ноги: они горели, как в огне.
– Да, - сказал он.
– Вы ведь знаете, почему я здесь остаюсь.
Крокер кивнул.
– Ваша невеста живет тут поблизости? Ну что ж, здесь я с вами распрощаюсь. Мне хотелось бы пройти сегодня еще миль десять.
– Дорогой мой, но ведь вы устали и хромаете!
Крокер ухмыльнулся.
– Нет, - сказал он, - я хочу еще пошагать сегодня. Увидимся в Лондоне. До свидания!
Крепко пожав Шелтону руку, он повернулся и, прихрамывая, пошел дальше.
– Не будьте же идиотом!
– крикнул ему вслед Шелтон.
– Вы совсем выбьетесь из сил.
Вместо ответа Крокер лишь оглянулся - в темноте белым пятном мелькнуло его круглое лицо - и помахал палкой.
Шелтон медленно побрел дальше; взойдя на мост, он облокотился на перила и стал смотреть вниз, на масляные пятна от света фонарей, отражавшегося в темной воде, под деревьями. Ему было хорошо и грустно. В голове его теснились самые разнообразные мысли - и мятежные и сладостные. Вспомнилось, как пять лет назад они с Антонией возвращались с реки лужайками Крайстчерча: он до сих пор ощущал все запахи этого летнего дня, аромат своей любви. Скоро она станет его женой. Его женой! Внезапно перед ним возникли лица университетских преподавателей. Ведь и у них, возможно, есть жены - толстые или тощие, строптивые или покладистые! Впрочем, все эти господа, несмотря на внешнее различие, в сущности, очень похожи друг на друга. Но в чем же заключается это сходство? В нетерпимости, порожденной убеждением, что они единственные носители культуры. А честь? Вот странный предмет для обсуждения! Честь! Что это за честь, которая вызывает столько шума и так настоятельно заявляет о своих правах? Шелтон усмехнулся. "Можно подумать, что если человеку сделали больно, то страдает прежде всего его честь!" мелькнула у него мысль. И он медленно пошел по пустынной гулкой улице в "Голову епископа", где он снял номер.