Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона
Шрифт:
Однако Бэкон, признавая важность исследования природных явлений, делает акцент на их практической значимости, на их способности «обеспечивать человеческую жизнь (to endow the life of man) бесконечным многообразием товаров (commodities)» [176] . Заметим, Бэкон не случайно использует выражение «to endow the life of man», а не «endowing men» (т. е. обеспечивать человеческую жизнь, а не обеспечивать людей полезными товарами). Этим он, по-видимому, хотел подчеркнуть, что само по себе изучение природы – это не способ улучшить человеческие нравы и характеры, это способ сделать жизнь человека более комфортной и, соответственно, привести к материальному процветанию нации, не более. И эта цель, которая многим его современникам, скажем, из числа французских моралистов, казалась «низкой» и недостойной истинного философа, по глубокому убеждению Бэкона, вполне достойна каждого образованного человека, ибо «человек есть то, что он знает» [177] .
176
Bacon F. Of Tribute. P. 13.
177
Ibid.
Но Бэкон поразил аудиторию не только заявлением, что натурфилософия – это государево дело, да еще из разряда первостепенных. Он заявил также, что имеющееся знание и наличные практики изучения природы безнадежно устарели и не могут ни привести к открытиям («discoverie»), ни принести пользу («benefitt»),
«Вся нынешняя философия природы, – утверждал Бэкон, – либо философия греческая, либо алхимическая. В основании греческой философии лежат слова, похвальба (ostentation) (теперь это называют „агональным духом“ [178] . – И. Д.), опровержение [оппонента], сектантство, слушатели (возможно, Бэкон имел в виду любовь греков к риторике и риторическим приемам убеждения слушателей. – И. Д.), школы, диспуты. Как сказал один из них, „вы, греки, вечные дети“ [179] … Философия же алхимиков основывается на мошенничестве, традициях тайновидения и темноте смысла. Эта философия цепляется за религию, но для нее (алхимической философии. – И. Д.) наилучшим принципом был бы populus vult decipi (народ желает быть обманутым)… Одна часть этой философии представляет собой собрание нескольких тривиальных наблюдений, другая – несколько опытов в горне. Одним всегда удается увеличить число слов, другим лишь изредка количество золота» [180] .
178
Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции. – И. Д.
179
Видимо, Бэкон опирается здесь на известный фрагмент из платоновского «Тимея»: «И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет: „Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!“» (Платон. Тимей (Перевод С. С. Аверинцева) (22b) // Платон. Сочинения. Т. 3. Часть 1 (2007). С. 495–588; С. 503). – И. Д.
180
Bacon F. Of Tribute. P. 14.
И в этом отрывке, как и вообще в третьей речи («The Praise of Knowledge») маски, обращает на себя внимание частое употребление Бэконом термина «The Philosophie of Nature» наравне с семантически более широким термином «knowledge», а иногда и вместо него. В этой же речи упоминается причина того, почему многие «great reputed authors», а это, как правило, преподаватели университетов, имеют весьма убогие представления о «философии природы»: «они, увы, ничего о ней не знают, только верят» всему, чему их учили и что написано у древних авторов. Результатом стал союз («marriage») ума с «пустыми понятиями и слепыми экспериментами», тогда как Бэкон предпочел бы «счастливый брак между умом и природой вещей» [181] . Правда, в «Of Tribute» он, естественно, ничего не говорит о том, как можно было бы устроить этот «счастливый брак», – жанр не тот, да и конкретных идей на этот счет у него в то время было маловато, – но вопрос был поставлен (причем в присутствии королевы и высшей знати Англии) и направление поисков ответа на него определено.
181
Bacon F. Of Tribute. P. 15. В другом сочинении начала 1590-х годов – «Advertisement touching the Controversies of the Church» (Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 1 (8). P. 74–95) – Бэкон, говоря о людях с «superficial understanding» (коих большинство), заметил «Pauci res ipsas sequuntur, plures nomina rerum, plurimi nomina magistrorum», т. е. «немногие следуют самим вещам, куда большее число [людей] – именам вещей и большинство – именам учителей» (P. 82).
В «Of Tribute» Бэкон привел три весьма часто вспоминавшихся в его время примера выдающихся достижений человечества: книгопечатание («a gross invention»), артиллерию (читай: порох) и «[магнитная] игла» (компас). Но, в отличие от подавляющего большинства своих современников, он воспринимал эти три изобретения cum grano salis, ибо при всей их важности, они скорее были результатом везения и случая («[they] were… stumbled upon and lighted on by chaunce [182] »), а не систематического изучения природы. И закончил он свой панегирик натурфилософии выразительным motto: «суверенность человека (или, как скажет спустя два с лишним века А. С. Пушкин, «самостоянье человека». – И. Д.) скрыта в знании» [183] . Употребление взятого из политического лексикона термина «soveraingtye of man» [184] , видимо, неслучайно. С одной стороны, этот термин означал власть человека над миром природы, тогда как с другой, в его политической коннотации – власть монарха над людьми, ибо сразу за цитированным motto Бэкон поясняет, что знание есть то, что короли со всем их богатством не в состоянии купить и чем они, при всем их могуществе, не могут распоряжаться, т. е. средства, находящиеся в распоряжении монархов, – деньги и военная мощь – необходимы, но недостаточны для поддержания и укрепления их суверенитета, только «природознание», т. е. наука, может в конечном итоге его обеспечить.
182
Bacon F. Of Tribute. P. 15.
183
Ibid.
184
Следует заметить, что Бэкон в этой маске часто обращается к политическому словарю своего времени: «thrall», «governing», «commanding», «gaining power over the natural world» и т. д.
Злосчастный парламент
Идеи Бэкона были столь необычны для его высокопоставленных слушателей, что вряд ли можно говорить об их влиянии на правящую элиту в то время. К тому же в 1593 году произошло событие, заметно охладившее отношение к нему королевы и У. Сесила. Ошибка Бэкона (с точки зрения перспектив карьерного роста) касалась его позиции по отношению к субсидиям, которые парламент выделял монарху на те или иные государственные нужды [185] .
185
В английской политической традиции «экстраординарные» налоги трактовались как «„добровольный дар“ подданных монарху в случае чрезмерных расходов на общественные нужды, которые тот был не в состоянии покрыть из „собственных средств“. Как правило, то были затраты на оборону государства или ведение войны, вооружение армии и флота и поддержание в готовности береговых укреплений. Основаниями для „вспомоществления“ могли быть также признаны внутренняя опасность (подавление мятежей) или потребности военной колонизации и подавления сопротивления в соседней Ирландии. Утверждаемые парламентом налоги подразделялись на два вида. Традиционным средневековым сбором были так называемые „десятины“ и „пятнадцатины“. Однако в XVI в. на первый план вышел новый тип обложения, „субсидия“ – налог на движимое или недвижимое имущество (в зависимости от того, какое оценивалось выше)… Ни одно из сословий английского общества не было освобождено от парламентского налогообложения: в выплате субсидии участвовали представители аристократии, дворянство, горожане и крестьянство» (Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии. С. 210–213). Определенная специфика была связана с таксацией духовенства, но и в этом случае соблюдался принцип юридического верховенства парламентского статута.
В первые двадцать шесть лет своего правления Елизавета получила от парламента шесть субсидий, при этом в целом парламентарии изъявляли готовность разделить финансовое бремя с короной, хотя коммонеры иногда начинали политический торг, как это имело место в 1566 году, когда по инициативе У. Сесила палата общин пыталась воспользоваться актом о субсидии, чтобы добиться от королевы решения вопроса о престолонаследии [186] . После 1585 года парламент предоставил правительству еще три субсидии. Однако со временем ситуация стала меняться.
186
Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии. С. 217.
Из книги К. Хейга «Елизавета I Английская»:
«…Елизавете нужны были заседания парламента, когда ей нужны были налоги – но налоги приходилось обосновывать. На каждой сессии… представитель королевы… пел одну и ту же песню: протестантская религия в опасности, оборона королевства обходится дорого, и королева, при всем своем крайнем сожалении, вынуждена просить денег. Обязательная речь была довольно легкой в начале правления. Лорд-канцлер Бэкон (Николас Бэкон. – И. Д.) мог в 1559 г. свалить на Марию (т. е. Марию I Тюдор. – И. Д.) опасность вторжения, недостаточность доходов государства и ненадежность обороны – но Елизавете все еще не хотелось выдвигать требования. Она подучила Бэкона сказать: „Если бы речь не шла о вашей безопасности и о сохранении государства, Ее Величество скорее поставила бы на карту свою жизнь (которую Господь до сих пор хранит), чем осмелилась бы побеспокоить своих подданных каким-либо неприятным делом или чем-то, что для них будет тяжко и нежелательно“. Но выхода не было.
Впоследствии просить деньги стало труднее. Парламентариев следовало убеждать, что у них мудрая и умелая правительница, которая уже предприняла все, что нужно, и не ее вина, что сейчас не хватает денег.
…Что касается отношений с парламентом, начало войны с Испанией в 1585 г. было выгодно: необходимость налогообложения была очевидна, и представителю королевы не нужно было ерзать от неловкости, когда он просил денег у палаты общин.
Елизавете нужны были налоги, и быстро: для нее идеальным был парламент, который давал ей деньги и разъезжался» [187] .
187
Хейг К. Елизавета I Английская. С. 191–193. Вопрос о представлениях парламентариев елизаветинской Англии о праве короны облагать налогами своих подданных, а также о праве подданных на обладание собственностью детально рассмотрен в первой главе докторской диссертации О. В. Дмитриевой (Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии).
После разгрома испанской «Непобедимой армады» (август 1588) 4 февраля 1589 года начал работу седьмой парламент Елизаветы Тюдор, «Парламент победителей». Поначалу его созыв планировался на ноябрь 1588 года, но поскольку главным вопросом должен был стать вопрос о новых субсидиях, в то время как прежние, вотированные предыдущим парламентом (1587 года), еще не были собраны, решили перенести начало сессии на февраль.
Главная цель созыва парламентов – вотирование «экстраординарных» налогов – всячески затушевывалась, чтобы ни у кого не зародились сомнения в мудрости монарха и в его способности эффективно управлять государством. В соответствии с елизаветинскими нормами политкорректности вопрос о финансовых потребностях короны подымался как бы между делом и не сразу. Как писал Ф. Бэкон в 1615 году, вспоминая елизаветинские парламенты, истинная причина их созывов никогда не объявлялась открыто, она выяснялась постепенно, «среди прочего» («were the cause of want never so manifest, it was never acknowledged by the State, but fell in upon the bye») [188] : в один из дней первой декады работы парламента кто-то из коммонеров как бы между делом напоминал собравшимся об огромных расходах, которые несла королева ради общего блага, после чего предлагалось обсудить, а не вотировать ли принесение некоего «добровольного дара» короне. Тут же кто-то из советников королевы энергично подхватывал эту «инициативу снизу» и выступал с прочувствованной речью (естественно, заранее подготовленной), в которой обосновывались финансовые запросы правительства. По такому сценарию строилась и работа «Парламента победителей». Однако, несмотря на энергичное, искусно построенное выступление канцлера казначейства, члена Тайного совета Уолтера Майлдмэя (Walter Mildmay; ок. 1523–1589), блестящего оратора, коммонеры начали оживленную дискуссию относительно того, не слишком ли часто и не слишком ли в больших размерах с подданных Ее Величества берут экстраординарные подати (корона требовала двойной субсидии, которая должна была выплачиваться в три приема). Затягивая обсуждение вопроса о субсидии, парламентарии, скорее всего, надеялись таким образом оказать давление на королеву, которая выразила недовольство двумя законопроектами: о злоупотреблениях королевских поставщиков продовольствия и о реформе казначейства. Как только Елизавета пошла на уступки, пообещав улучшить работу ее финансовой администрации, коммонеры вернулись к вопросу о «добровольном даре» во имя спасения королевства и истинной веры. Согласие на двойную субсидию было дано. Ее нужно было выплатить до 12 февраля 1593 года. Однако полученные к этому сроку суммы оказались на 36 тыс. фунтов стерлингов меньше ожидавшихся. Население активно саботировало все дополнительные сборы (на субсидии, «корабельные деньги», на отряды ополчения и т. д.). Но даже если бы было собрано все, что планировалось (свыше 300 тыс. фунтов стерлингов), это все равно не спасло бы положения – расходы короны за этот период составили 1 млн 130 тыс. фунтов стерлингов [189] .
188
В диссертации О. В. Дмитриевой (с. 216) допущена неточность. Следуя, по-видимому, монографии Дж. Элтона (Elton G. R. The Parliament of England. P. 155), она приводит ошибочную ссылку: Bacon F. Works / Ed. by J. Spedding. 7 vols. L., 1858. Vol. I. P. 179, которой соответствует страница латинского текста «Нового Органона». Правильная ссылка: Bacon F. A Letter to the King, advising Him to call a Parliament (1615) // Bacon F. The Letters and the Life. Vol. 5 (12). P. 176–190; P. 179.
189
Такие расходы были связаны с тем, что «период после отражения Армады можно было назвать мирным лишь условно. Англо-испанское противостояние продолжалось главным образом во Франции, где после убийства Генриха III Англия поддержала Генриха Бурбона, в то время как Испания выступила на стороне Парижской Лиги и вторглась в Бретань силами армии, расквартированной в Нидерландах. Военные действия разворачивались в опасной близости от английских берегов. В случае успеха испанцы могли снова обратить свой взор на Англию и бросить армию герцога Пармы через проливы… Наряду с вторжением войск герцога Пармского в Бретань Филипп инспирировал наступление своего зятя герцога Савойского на юге Франции – в Дофине и Провансе, а также активно пытался организовать восстание католиков в Шотландии, чтобы, овладев этим королевством, двинуться на Англию с севера» (Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии. С. 235). Естественно, правительство вынуждено было принимать меры для защиты от военной угрозы, что требовало денег, и немалых.
К началу 1590-х годов ситуация еще более осложнилась: финансовые притязания короны заметно усилились (обычных субсидий было недостаточно, требовались не только двойные, но тройные и даже четырехкратные, с соответствующим увеличением десятин и пятнадцатин) и одновременно росло сопротивление нижней палаты. В итоге в восьмом парламенте Елизаветы Тюдор, заседавшем с 19 февраля по 10 апреля 1593 года, по поводу субсидий разразились бурные дебаты. Ход обсуждения финансовых проблем в этом парламенте детально рассмотрен в диссертации О. В. Дмитриевой [190] , поэтому здесь я остановлюсь главным образом на тех моментах, которые связаны с выступлениями Ф. Бэкона.
190
Дмитриева О. В. Парламент и политическая культура в Англии. Раздел VII. 2: «Цена войны: финансовая проблема в парламентах 1593–1601 гг.», особ. с. 234–267.