Остров надежды
Шрифт:
— Я хочу тебя попросить переселиться на северный берег острова, — сказал Ушаков, отведав кусочек ледяной печенки.
— Я и сам думал об этом, — степенно ответил Аналько. — С той поры, как ты победил тамошнего Тугныгака, наверно, ничто мне угрожать не будет.
— Почему ты считаешь, что я победил Тугныгака?
— Об этом все знают.
Ушаков был в затруднении: спорить о существовании злого духа, да еще с самим шаманом, — только терять попусту время. Мнение о том, что в мире существуют особые, не контролируемые человеком силы, настолько прочно укоренилось в сознании этих людей, что бороться с подобными суевериями надо долгие и долгие годы. А простым отрицанием можно только, в лучшем случае, вызвать недоумение, подорвать веру в себя.
— Теперь твой черед сразиться с Тугныгаком северного побережья, — сказал Ушаков.
— А смогу ли я? — с сомнением покачал головой Аналько.
— Ну, это тебе лучше знать. Разве ты не уверен в своих силах?
Аналько видел, что Ушаков говорит серьезно, и сам старался отвечать серьезно и убедительно.
— Я поеду туда, но буду надеяться и на твою помощь.
— Я распоряжусь, чтобы тебе выдали дополнительные продукты, боеприпасы, брезент на покрышку яранги. Ведь не потащишь же с собой старые моржовые кожи. Да и не один ты поедешь. К твоей семье присоединятся и другие…
— Спасибо, — осторожно продолжал Аналько, — но главная твоя помощь должна быть другая…
— Какая же? — насторожился Ушаков.
— Ты победил Тугныгака…
— Ну, раз победил, — недовольно прервал шамана Ушаков, — то и не будем больше о нем говорить. Нет его, и все!
— Ты в этом уверен?
— Ты же сам говоришь, что я победил северного Тугныгаки, — с раздражением напомнил Ушаков, ему надоели все эти разговоры о злом духе. — Откуда ему быть?
— Это, конечно, так, — кивнул Аналько. — Однако злые силы имеют множество обличий…
— Пусть это тебя не беспокоит. Против них есть одно верное средство.
— Какое? — оживился Аналько.
— Ни в коем случае не показывать свою слабость, — почти торжественно заявил Ушаков. — Быть уверенным в себе, делать свое дело хорошо и основательно, не поддаваться дурному настроению, дурным мыслям, верить в добро и справедливость… Тогда никакие Тугныгаки не страшны.
— Ты так думаешь?
— Не только думаю, но и знаю по собственному опыту. Когда Тугныгак и любой другой злой дух встречает сильного, умного, уверенного в себе человека, он старается с ним не связываться. Ибо знает, что наверняка потерпит поражение. Потому что настоящий человек по природе своей сильнее всяких Тугныгаков. Запомни это, Аналько!
— Может быть, ты и прав, — растерянно пробормотал Аналько, провожая русского умилыка.
Но Ушаков не сразу пошел к себе. Он вошел в чоттагин яранги Иерока и тут же почувствовал, как многое здесь напоминает еще об ушедшем: его винчестер в выбеленном нерпичьем чехле по-прежнему висел на стене, там же — его охотничьи снегоступы, моток тонкого нерпичьего ремня с деревянной грушей, утыканной острыми крючьями, чтобы доставать из воды убитого тюленя… Так же стоял у деревянного бревна-изголовья китовый позвонок, на котором любил сидеть хозяин.
И в этой яранге Ушакову пришлось отведать нерпичьей печенки и чаю. И только после этого он приступил к главному.
— Хочу вас пригласить с собой в большое путешествие по острову! — сказал он торжественно.
Нанехак посмотрела на гостя и спросила:
— И меня тоже?
— Если, конечно, Апар не будет возражать.
— Он не будет возражать.
Апар, поначалу растерявшись оттого, что все решилось без его участия, вынужден был сказать:
— Конечно, я не буду возражать… Да и покойный мечтал о такой поездке.
— Не довелось ему, — горестно заметила Нанехак.
— Вот мы и выполним его волю!
На подготовку к поездке ушел почти месяц. Доктор Савенко настаивал, чтобы Ушаков не торопился: путешествие по ледовому острову — тяжкое испытание, и надо быть физически готовым ко всяческим лишениям.
Аналько и еще одна семья должны были скоро переселяться. Ушаков выдал им со склада новые оленьи шкуры для зимних пологов.
— Раньше мы шили зимние пологи из медвежьих шкур, и они служили не одному поколению, — осторожно заметил Аналько.
Ушаков понял намек, но решительно возразил:
— Нет, из медвежьих шкур шить пологи — слишком расточительно. Вся пушнина, которая добывается здесь, пойдет в казну Советского государства. Мы строим большой и новый мир, твои песцы, лисицы и медвежьи шкуры тоже идут на это.
— Правда? — удивился шаман. — Выходит, и я немного большевик?
— Ну, насчет этого рано еще говорить, но, кто знает, может быть, в будущем, когда ты перестанешь бояться Тугныгака… — с едва скрываемой усмешкой проговорил Ушаков.
— Дело не в том: боюсь я или не боюсь Тугныгака, — вполне серьезно ответил Аналько. — А в том, что здешнего я его не понимаю, не разгадал. В Урилыке мне было легче и проще, потому что я знал, что тамошний Тугныгак любит и чего мне от него ожидать…
— Разве там, в бухте Провидения, никто не болел, никто не умирал, разве там было мало голодных? — прервал рассуждения шамана Ушаков.
Аналько смутился и, не найдя, что сказать в ответ, замолчал.
Нанехак все эти дни была занята радостным делом: она шила одежду своему мужу и русскому умилыку. Та, старая, требовала большой починки, потому что во время последней поездки кухлянка и меховые штаны порвались. Да и хранили их неправильно, в теплом и влажном помещении деревянного дома.
Нанехак приходила примерять одежду, и видно было, что ей искренне нравилось заботиться о русском умилыке.
Наконец, одиннадцатого марта, в ясный солнечный день сразу несколько упряжек тронулись в путь, сопровождаемые беспрестанным громким лаем множества собак. Упряжки не привыкли ходить таким большим караваном, и прошло довольно много времени, прежде чем установился относительный порядок и началось размеренное движение следом за идущей впереди нартой Анакуля, молодого крепкого парня.