Остров отложенной гибели
Шрифт:
— Что?! — человек вскинул голову, белки глаз блеснули на грязном лице. — Кем ты меня назвал?! Значит, они работают на вас, так и думал, свиньи проклятые! Всё дерьмо по всему миру — на вас…
— Не знаю, о чем вы говорите, уважаемый, но догадываюсь, что приняли за кого-то другого, — речь моя от стресса, полилась рекой, не заткнешь. — На меня здесь никто не работает, к сожалению, а если вы имеете в виду этих дикарей…
— Коммунист?
— Что? — повторил я за незнакомцем, река на пару секунд иссякла, и слова закончились. Молча лупал глазами,
— Ты русский, а значит — комми, не отпирайся, — просипел он, наконец. — Рузвельт решил, что с вами можно дружить, но с волком нельзя… он всегда вцепится в глотку. Ваш дядюшка Джо… похитрее лисицы Черчилля, куда уж этим ослам-демократам…
— Не понимаю вас, — ответил я стопроцентно искренне. — Я беспартийный, если это важно, никогда коммунистом не был, а по-русски вы ведь тоже нормально говорите! В чем проблема?!
Показалось, что безногий закашлял, продолжил шепотом, хоть и громким:
— Кхе, кхе, кх-хе!.. По-русски, кх-х-х… недавно здесь, потому такой гладкий?! Ноги на месте, шрамов не вижу!
— И не надо их видеть! Что, вообще, смешного сказал?!
— Тиш-ше! Если услышат… подойди, не укушу. Шепотом говори!
— Да без проблем! Я представился, кстати, а от вас до сих пор ничего, кроме хамства.
— Роджерс, — отозвался безногий, будто плюнул. — Сэм Роджерс, отставной капрал морской пехоты США. Воевал на Окинаве, два ранения, медаль «Пурпурное сердце»… а теперь они меня жрут! Представляешь, ты?!
— К-как, жрут?!
— Зубами, кретин! Гнилыми, погаными зубами! Мы с тобой здесь деликатес, мы пришлые… эти крысы верят, что можно забрать нашу силу, и проход откроется.
— Какой проход?
— О, матерь Божья! — безногий зажмурился надолго, потряс головой. — Ты откуда явился такой тупой?
— Издалека. У вас в Америке все такие хамы?!
— А у вас в России все идиоты, драть их туда-сюда?! Или ты из Сибири, где даже читать никто не умеет?!
— Слушай, калека, а не пошел бы ты?! — прорвалось у меня, наконец. С инвалидами надо быть терпеливым и понимающим, но я вам не волонтер на полставки. Хватит того, что башка болит, и в горле пересохло!
— Не можешь общаться по-человечески, болтайся дальше, бренчи своим «Пурпурным сердцем»!
— Стой! — вскинулся Роджерс, даже про шепот забыл. — Подожди, парень, не горячись. Мне настолько хреново, что… две недели здесь, или два месяца… как в бреду. Эти «крысы», они себя так зовут… они пляшут, отпиливают куски… прижигают железом, чтобы кровь не текла. Почему я не сдох до сих пор?!
— Не судьба еще, — ответил я глупо, но хоть как-то. Не привык утешать людей, наполовину съеденных. А на крыс мне везет сегодня, во всех смыслах.
— Вы… ты тоже сюда из моря вылез, капрал? Что это за место, вообще?!
— Из моря? Ну, нет! Там меня бы давно уже съели, там такое водится… похлеще акул, мать их за ногу! «Крысы» мечтают свалить, пока это всё не явилось оттуда… за стену, там жизнь, там спасение… дай воды, парень.
—
— Где ее набрать?
— Откуда ж я знаю, кретин… прости, снова вырвалось. Вся вода и жратва у них там. Меня иногда выносят, вижу окрестности. Скальную стену вижу. Там другие, высшие… стреляют, а «крысы» туда рвутся. Все туда хотят! Подальше от моря, от ужаса. Чего бы мне сюда с Окинавы не провалиться… с винтовкой и гранатами?!
— С винтовкой? А в каком году это было?
— В сорок пятом, конечно! — вытаращил глаза Роджерс. — Еще скажи, что не слышал про наш «Стальной тайфун»! Надрали япсам задницу, без всякой атомной бомбы! Это потом уже Трумэн решился… войне конец, мне медальку в зубы и на улицу. В Сиэтле работу нашел, девчонку… и провалился. В сраном подвале каком-то! Думал, бред, веришь?! Думал, лежу на войне, дырявый, душа отходит, вот и мерещится, а потом опять эти… режут, жгут… лучше бы япсы мечами кишки выпустили…
— Не торопись умирать, — вырвалось у меня привычное, «манагерское». — Всё еще поправимо, люди без ног тоже живут, а я доберусь и приведу помощь…
Не закончил, стыдно вдруг стало. Будто убалтываю клиента, потерявшего сотню тысяч в рублях, обещаю неслыханные бонусы и бесподобные скидки, чтобы самому зарплату не урезали! Капрал на это даже не выругался, лишь задышал сильнее, изобразил подобие улыбки. Страшной как оскал черепа.
— Помощь? Это вряд ли. Ищи орлов, они тебя могут спрятать… «крысы» их боятся. Там, где проход. Колдуны и шаманы. Творят чудеса, только ноги не вырастят, кх-хе! К скале не суйся, высшим всё равно, для них ты тоже крыса…
Взгляд Роджерса скользнул мне за спину, лишь потом я учуял чужое присутствие. Оглянулся.
Ребенок! Мальчишка лет десяти, чумазый, глядит с изумлением.
— Привет, — улыбнулся я, как сумел. — Тс-с, не кричи, ладно? Я сейчас ухожу, а ты…
— Чжой! — ответил пацан на смеси русского с китайским. — Чжой, пришлый, мяско-мяско-мяско!
Сорвался с места, лишь пятки замелькали, а голос оказался громким и звонким, блин! На всю деревню завопил!
— Вот теперь беги, — подмигнул капрал. — Вдвоем бы тут веселее было, но жаль кретина… хоть и комми!
Повторять ему не пришлось — из хижины я вылетел с позабытой уже и несолидной скоростью. Со стороны костра бегут детишки и женщины, а вот в дальнем конце селения мужики объявились! Те самые, грабители парусника. Несут поклажу, ничего еще не поняли, но это дело считанных минут!
Рванул не вправо, и не влево — поперек. Между хижинами, по камням. Впереди поднимается серый скальный массив, параллельно морю, но других направлений нет!
— А-а-а! Атуй, атуй, дгня-ай! — завопили сзади хриплые мужские глотки, перекрыли азартный визг детей и баб. Увидели, значит! Ну, и хрен на вас! Добежать хоть куда-нибудь, схватить булыжник, или палку — лучше пусть сразу копьем проткнут, чем подвесят как этого америкоса!