Остров перевертышей. Рождение Мары
Шрифт:
С одной стороны, было неудобно. Неужели она пялилась на них таким голодным взглядом? С другой… Нет, их надо было видеть. Если есть в природе слово «клевость», то оно про эти часы. Здоровый старинный циферблат, тисненая надпись по всей длине ремешка, похожая на татуировку: «You may delay but time will not[1]». Мара сразу же нацепила подарок и, любуясь, повертела рукой так и эдак. Красотища!
[1] Ты можешь откладывать, но время не ждет (английская пословица)
Потом включила новый телефон, чтобы позвонить Коркмазу. Но уже занеся палец над экраном, вдруг сдрейфила. Из комнат уже доносились голоса: девочки встали. Не самое лучшее
Но Брин было не до нее: она готовилась к приезду мамы, и, переступив порог своей старой спальни, Мара застыла. Исландка стояла перед зеркалом в странном длинном сарафане до пят: ткань в мелкий цветочек была насборена под грудью, делая Брин похожей на куклу для чайника. Сзади красовался огромный бант. Такой же, но в миниатюре, украшал ободок. Белые волосы были разделены на две косы, переплетенные синей лентой, серьги из мелких шариков в тон качались в ушах.
— Нравится? — довольно спросила Брин и покрутилась вокруг своей оси.
Мара сглотнула, с трудом подбирая слова.
— Ошеломляюще, — произнесла она, наконец.
— Это мама сшила.
— А… — протянула Мара, сообразив, что ее подруга надела этот шедевр, чтобы угодить матери.
— По моему эскизу, — уточнила Брин, и Мара вздохнула. — И для Рагнхильдюр второй такое же.
— Для Ранги… Кого?
— Рагнхильдюр вторая. Я же рассказывала! — исландка взяла с кровати длинноухого белого зайца в цветастом платье с бантом.
— А почему вторая?
— Ты не слушала… — обиделась Брин. — Рагнхильдюр первую мы уронили в море, когда плавали на папиной яхте. Я так расстроилась, что хотела прыгнуть следом. А потом заболела, и меня не могли вылечить, пока мама не нашла в интернете такую же. Она и стала Рагнхильдюр второй.
— Ясно.
Нет, говорить с Брин про Коркмаза сейчас бесполезно. Мара подумала было про Нанду, его болтовня бы сейчас отвлекла, но с улицы раздался долгий гудок.
— Ура! — завопила Ханна в соседней комнате.
— Мама приехала, мама! — зашептала исландка дрожащими губами. — Побежали!
Она схватила Мару за запястье и потащила за собой к маяку, каким-то чудом умудряясь не путаться в длинном пышном подоле. К пристани подплывало крупное белоснежное судно. С такой массой гостей «Сольвейг» Густава не справилась бы ни за что.
На верхней палубе толпились люди, студенты высыпали из домиков и неслись к маяку.
— Почему так рано? Где встречающие? У кого бейджи? — суетилась мисс Вукович.
Сигрун и китайская зимняя девочка притащили ящик, наполненный карточками на разноцветных лентах.
— Почему не рассортировали?! — возмутилась хорватка.
— Но ведь нам говорили, что гости будут только в девять! Мы как раз начали…
— Опять решили все оставить на последний момент?! К зимнему солнцестоянию я пересмотрю состав комитета! Так, кто у нас свободен? Срочно сюда! — цепкий взгляд Вукович пробежался по бурлящей толпе. — Мара! Ты!
— Но мисс Вукович, Брин звала меня…
— Живо! Альфред, Ксения, вы тоже…
Мара вздрогнула, услышав русское имя. До сих пор она не встречала на Линдхольме соотечественников.
— Ты тоже из России? — обратилась она к девушке с пушистыми каштановыми волосами и большими,
— Из Питера, — улыбнулась та. — Вот уж не думала…
— Потом будете знакомиться, — одернула их Вукович по-русски и снова перешла на язык Байрона. — Запоминайте: теплые цвета — для летних. Желтые ленты — первый курс, оранжевые — второй…
— А твои родители почему не приехали? — прошептала Мара новой знакомой.
— Брат еще маленький, оставить не с кем. Не отвлекайся, а то запутаешься…
— Теперь зимние: зеленые — первый курс, аквамарин — второй… — чеканила Вукович, и Мара постаралась сосредоточиться, что во всей этой суматохе было довольно затруднительно.
С Ксюшей удалось как следует познакомиться лишь через час, когда язык уже болел от слов «Добро пожаловать в пансион Линдхольм! Счастливого солнцестояния!» Толпа родителей и галдящих от перевозбуждения студентов двинулась к главному зданию. Мара была голодна, но тишины хотелось больше. Мысленно посочувствовав синьоре Коломбо, она направилась на веранду четвертого домика в компании измусоленных членов оргкомитета и несчастных, попавших под горячую руку мисс Вукович. Во всем Линдхольме набралось лишь несколько человек, к которым никто не приехал, и они устроили себе собственный пир с кофе и бутербродами на свежем воздухе.
Ксюша Пичугина училась на четвертом курсе и, как и все летние, была весьма добродушна. Она болтала без умолку, чем напомнила Маре Нанду. И не зря: ее тотемом тоже оказалась птица.
— Зарянка, — пояснила Ксюша, отламывая себе кусочек хрустящего плоского хлебца.
Здесь, в Швеции, их подавали на завтрак, обед и ужин. Назывались они knackebrod и во всем соответствовали названию: в них тоже были натыканы точки тмина и прочих специй и зернышек, и жевались они так же плохо, как и произносились. Видимо, держали их для птичьих обитателей острова. Во всяком случае, Ксюше Пичугиной они явно нравились. Мара же по привычке предпочитала свежие теплые булочки, которыми баловала учеников синьора Коломбо.
Когда завтрак закончился, девушка-зарянка заторопилась переодеваться к празднику, и Мара с сожалением побрела к главному зданию. Она не думала, что простой разговор на русском когда-нибудь станет для нее столь редким удовольствием.
Оставшись в одиночестве, она вспомнила про телефон Коркмаза и вновь подумала, не позвонить ли ему, но на сей раз ее отвлек Нанду. Он шел по дорожке, нервно озираясь по сторонам, а следом семенила шумная полноватая женщина. Ее бронзовые от загара руки украшало такое количество браслетов, что одними только солнечными бликами можно было спокойно поджигать муравьев. Она жужжала и квохтала над сыном, потом остановила его и, послюнявив палец, вытерла с его щеки остатки еды. И в самый разгар этой позорной сцены Нанду заметил Мару. Его лицо вытянулось от ужаса. Он что-то пробурчал маме, а потом умоляюще посмотрел на Тамару.
— Ты ничего не видела!
Она широко улыбнулась. Подарок за подарком! Конечно, трепаться направо и налево о том, что Нанду — маменькин сынок, она не собиралась. Последние два дня парень отбывал наказание на кухне за то, что спас ее от Вукович. Но искушение подразнить его было слишком велико.
— Добрый день! Счастливого солнцестояния! — она протянула руку маме Нанду. — Меня зовут Мара.
— Приятно познакомиться! Донна Зилда. Ты дружишь с моим Нандинью?
— Да. Он замечательный и воспитанный мальчик.