Остров перевертышей. Рождение Мары
Шрифт:
— В детском доме.
Вукович издала неопределенный звук, из-за помех Маре сложно было отличить смех от ее обычного хмыканья.
— Молодец, Тамара, — сказала хорватка. — Через час будем.
— Слишком быстро. Придется дождаться ночи. Хотя бы одиннадцати часов. Отбой в девять, но старшие иногда ходят по коридорам.
— Жди и смотри в окно, я пришлю Нанду.
— Ладно. Третий этаж, над главным входом четвертое… Нет, пятое окно слева. И купите что-нибудь для Лизы. Она так выручила… Чтобы Нанду смог поднять.
И Мара отсоединилась.
Леденцы закончились быстро, но сытости не дали. Она
И тут в дверь кто-то поскребся.
— Это я, — раздался шепот Тимохиной.
Мара поднялась и впустила Лизу. Та пихнула что-то ей в руки, в темноте было ни черта не видно.
— Хлеб и печеночные котлеты, — пояснила Тимохина. — Хлеба мало дали, а котлеты три взяла, их все равно почти никто из наших не ест.
Мара их тоже не жаловала. Обычно. Но сейчас в животе заурчало, она торопливо откусила сразу половину и прикрыла глаза от удовольствия. Этот сухой, сладковатый с горчинкой фарш казался ей верхом кулинарного мастерства.
— Ну, как ты? — тихо спросила Лиза.
— Не жнаю. — с набитым ртом проговорила Мара. — Нормально.
Здесь не привыкли делиться переживаниями, потому что произнесенное вслух сразу кажется материальным. Нет слов — нет слабости. Про перевертышей рассказывать тоже нельзя было. Оставалось только вскользь упомянуть Швецию и пансион, который Мара из чувства солидарности назвала интернатом, и радоваться, что Лиза не станет стучать.
Уничтожив свой сухой паек, Тамара поблагодарила Тимохину и вернула ей телефон.
— Ключ засуну под плинтус прямо у двери, — предупредила она. — Завтра меня здесь уже не будет. И как придешь, загляни под стеллаж, там в ящике был мой тайник.
— Зачем?
— Загляни.
— Как скажешь.
Они распрощались, и Лиза прокралась в коридор. Едва заперев за ней дверь, Мара услышала тихий скрежет, будто иглой водили по стеклу. Нанду! Второпях она споткнулась о ящик. Распахнула форточку — ее окатило морозным воздухом, над ухом захлопали крылья. Она замерла, но ничего не происходило. Нечем было даже посветить.
— Ты где? — прошептала она, слепо шаря глазами по комнате.
В ответ знакомый дроздовый посвист: три долгих, два коротких.
— Я поняла, что это ты! Перевоплощайся!
Снова заливистое щебетание.
— Да тут и так темно, я даже не знаю, куда мне отвернуться! — она встала в угол, как наказанный ребенок. — Все, не смотрю.
Шорох, стук, шипящее португальское ругательство.
— У тебя нет фонарика? — спросил Нанду уже по-английски.
— Конечно! Фонарик, палатка, спальный мешок и портативная радиостанция, — съерничала она.
— Где ты тут? — он нащупал ее ладонь и положил туда что-то маленькое и холодное. — Купили твоей подруге кулон. Пока вы болтали, я чуть не окоченел. Даже ваши дрозды улетают на зимовку, а мой тотем вообще к этому климату не приспособлен.
— Ладно, извини, — она села на корточки и убрала подарок в тайник.
— Сейчас я перевоплощусь и полечу впереди, — в голосе Нанду зазвучали командные нотки Вукович. — Проверю,
Мара настроилась и снова отрастила светлые волосы. Блондинок всегда жалеют.
— А какой сигнал? — спросила она. — Свистеть нельзя, разбудим кого-то.
— Давай так: лечу под потолком — идти можно. Лечу вниз — стоп. Тебе в лицо — срочно назад.
Ее обдало жаром — так всегда бывало, когда Нанду или Брин перевоплощались. Профессор Эдлунд что-то объяснял про размер тотема и выброс энергии, но Мара так и не смогла вникнуть. Или не пыталась.
Она оделась. Стиснув зубы, влезла в мокрые сапоги, хотя, в конце концов, распухшей щиколотке стало приятно от влажной прохлады, и приоткрыла дверь — учительское крыло пустовало. Спрятала ключ, махнула Нанду и поспешила вниз, припадая на здоровую ногу. На первом этаже остановилась, пропустила дрозда вперед, он вернулся и взмыл к потолку. Охранника в коридоре не было. На цыпочках пробиралась вдоль стены — из его каморки доносился приглушенный гомон телевизора. Прошмыгнула к выходу — связка с ключами лежала на столе у входной двери, на том самом столе с хреновыми бабочками. Иван Саныч, бывало, выходил перед сном проветриваться и оставлял ключи под рукой.
Мара уже открывала последний, нижний замок, когда услышала за спиной громкий возглас.
— Куда это ты?! А ну, стоять! — прокричал охранник.
Она замерла. Зажмурилась, перевоплотилась, как она надеялась, в парня. Мельком взглянула на руки — мужские. И сапоги до боли сдавили ступни.
— Ты кто?
— Кирилл Осипов, — Мара не оборачивалась.
Ему не повредит взбучка.
— Куда собрался? Отойди от двери! — дикция охранника была нечеткой. — Отбой был два часа назад!
— Птица залетела. Хотел выпустить.
— Уйди, я сам!
Он двинулся к ней, но Нанду, слетев на пол, перевоплотился. Бедный Иван Саныч взвыл и пошатнулся.
— Бежим, — крикнул бразилец, и она толкнула дверь.
Нанду кинулся следом. Видимо, следующая трансформация была уже на бегу, потому что пока Мара возилась с замком на воротах, дрозд уже исчез за забором. Охранник так и не вышел.
Машина Вукович с готовностью рычала и пускала клубы дыма в двух шагах. Мара пропустила птицу внутрь, плюхнулась на сиденье, и хорватка вдавила педаль газа в пол. Девочку впечатало в спинку.
— Как все прошло? — опекунша сжимала руль обеими руками.
— Нормально, — прокряхтел Нанду, натягивая джинсы. — Никто не видел, как мы ушли.
Мара смолчала. Она понимала, что ее друг нарушил главное правило международного кодекса солнцерожденных о запрете трансформаций перед обычными людьми. Первокурсники только подбирались к основам права, но это их сразу заставили выучить назубок. Нанду рисковал ради нее, и выдавать его она не собиралась. Все равно Иван Саныч был под мухой, и даже если он настолько глуп, чтобы поведать миру о превращении птахи в голого парня, его в лучшем случае уволят, а в худшем — упекут в дурку. Внутри камеры нет, а снаружи… Что они засекут? Убегающую фигуру? Кому нужны лишние проблемы, если все на месте, и никто не пропал? Да и охранник, наверное, решил проспаться, так что смотреть в мониторы некому.