Остров перевертышей. Рождение Мары
Шрифт:
Но Анна Леонидовна появилась. Она шла, подняв подбородок, ровно и невозмутимо. Походка у нее была такая, что ей смело можно было поставить на голову поднос с хрустальной вазой — все сохранилось бы в целости. Рядом с подобострастной улыбкой семенила директриса. Гостья определенно была важной шишкой: Тамара еще не видела у начальства такого услужливого выражения лица.
— Ну, Томочка, я поздравляю тебя с новой семьей! — Валентина Семеновна влажно расцеловала воспитанницу в обе щеки.
Вполуха Тома выслушала безликие наигранные пожелания, окинула взглядом холодный от ламп дневного света коридор, кафель, знакомый до последней
Больше она сюда не вернется. Никогда. Тамара вышла на улицу. Ржавая пружина входной двери в последний раз проскрежетала у нее за спиной. Солнце уже поднималось над каштанами, из распахнутых окон доносились детские голоса: после ночи проветривались спальни младших. На другом этаже толпились за стеклом ее ровесники. Тома махнула им рукой, они замахали в ответ. Кирилла не было видно, и Тамара очень надеялась, что он сейчас по полной огребает от завхоза.
Анна Леонидовна подошла к машине, достала ключ — фары вспыхнули, щелкнули замки.
— Садись назад, до Москвы ехать долго. Ты, наверное, не выспалась сегодня.
— Шутите? Не думаю, что смогу уснуть.
Но Тома все же подчинилась, ей хотелось произвести самое благоприятное впечатление, если это было возможно после утренних событий. Какое-то время они ехали молча, потом Анна Леонидовна вырулила на трассу до Москвы.
— Куда мы сейчас?
— Я же говорила: полетим в Швецию, — опекунша взглянула на Тамару через зеркало заднего вида. — В шесть у нас самолет до Стокгольма. Если успеем, купим тебе одежды. Я бы предпочла шопинг там, на месте, но мы прилетаем вечером, надо будет сразу плыть в пансион.
— Ясно.
— Тебе не верится? — глаза в зеркале мягко прищурились: женщина улыбалась.
— Не очень, если честно.
— У меня есть для тебя сюрприз. Посмотри в бумажном пакете. Там, рядом с тобой.
Девочка нерешительно заглянула в дорогую картонную сумочку с ручками- ленточками, — даже про себя она не могла назвать это произведение искусства пакетом, — и увидела грязно-белую папку. Достала — и обомлела: «Личное дело № 30386-Д — Корсакова Тамара Андреевна, 21.06.2002».
— Но откуда?.. Неужели она Вам отдала?.. Нет, не может быть…
— Ты права. Она не отдавала.
— Неужели?..
— Пусть это останется нашим маленьким секретом, — Анна Леонидовна подмигнула. — Ты рада?
— Я?! О, Господи, конечно, рада! Я счастлива! Нереально! Спасибо вам огромное!
— Хорошо. Можешь пока почитать, а мне лучше сосредоточиться на дороге.
У Томы пульс звенел в ушах от волнения. Дрожащими пальцами она погладила канцелярский картон, развязала серые веревочки и раскрыла папку. Ее фото, анкета, прививки, характеристика, даже грамота за конкурс чтецов. Копии документов и прочее барахло… Вот! Выписка из больницы, свидетельство о смерти матери… Желудок сжался, к горлу подкатил комок тошноты. Тамара через силу сглотнула и сжала челюсти: старый прием. В детдоме рвоту заставляли убирать самих, поэтому она предпочитала сдерживаться. Во рту остался горький привкус желчи.
— Ты в порядке? — брови Анны Леонидовны сдвинулись.
— Да. Кажется.
— У тебя… Как же это… Морская болезнь?
— Я
Но опекунша все же заехала в придорожное кафе с манящим названием «У Володи», с трудом найдя место на обочине между фурами. Дальнобойщики здесь останавливались вздремнуть и перекусить. Хозяин Володя оказался бородатым осетином Вариком, который, как и директриса, попал под обаяние Анны Леонидовны, рассыпался в комплиментах и лично подал на их столик свежие круглые лепешки с зеленью.
— Не хочешь рассказать мне про маму? — женщина тщательно изучила кусочек выпечки, прежде чем отправить его в рот.
— Нечего рассказывать, — Тома успела запихать за щеку четверть лепешки и теперь с усилием ее проглотила. — Мне было два года, я ничего не помню. Знаю, что мы жили в кирпичном доме. Ночью начался пожар. Когда приехали пожарные, я лежала на снегу с ожогом на шее, а мама осталась там… Ее тело обнаружили потом.
— А другие родственники? Больше у тебя никого нет?
— Вместо отца в моем свидетельстве стоит прочерк. Отчество, видимо, досталось от деда. Больше я ничего не знаю. Вроде, есть в Москве какие-то родственники. Но раз меня решили оставить в детдоме, то мне они никто. Вот и все, — Тамара старалась говорить ровно, без эмоций.
— И зачем тебе личное дело?
— Мне не нравится история с пожаром. Вырасту — и найму сыщика. А пока пусть материалы будут у меня.
— Логично.
Анна Леонидовна не стала давить с расспросами, они спокойно закончили завтрак и до Москвы едва перебросились парой фраз.
Тома углубилась в старые ксерокопии. К счастью, тот, кто вел архив, для верности переснял все: и отчет пожарных, и документы на дом. Чьи-то размашистые каракули на копиях стали совсем черными, буквы сливались. И все же главное ей удалось разобрать: возгорание произошло ночью на втором этаже, в спальне. То есть плиту сразу можно было отбросить как причину. О проводке речи тоже не шло: судя по протоколу осмотра, в тот день весь поселок был без света.
Внимание Томы привлекло заключение милиции. Якобы в руках найденного тела Корсаковой Елены Андреевны был нож. Зачем человеку нож во время пожара? Более того, откуда он взялся в спальне? Теперь Тамара была уверена на все сто: маму убили.
Но кто? И почему? Никаких улик. И снимки плохого качества — только копии. Страшные, расплывчатые, похожие на фотороботы портреты ее мамы.
— Мы почти приехали, — голос Анны Леонидовны вернул Тому в реальность.
Девочка посмотрела наружу: от деревень не осталось и следа. За пыльными серыми ограждениями суетились люди, возвышались высотные новостройки с пустыми глазницами окон, краны, вывески.
— Не знаешь, где здесь можно купить приличную одежду?
— Я в Москве была дважды: на экскурсии в Кремле и елке. По магазинам нас не водили.
— Точно, прости. Давай остановимся здесь.
Они зашли в сияющий стеклом и хромом торговый центр. Тома сначала жалась, стеснялась что-то выбирать, но Анна Леонидовна с такой беспечностью кидала в корзину новые и новые вешалки, что девочка под конец освоилась, и сама выбрала толстовку с высоким воротом, пару бандан для шеи и узкие джинсы. Ворох вещей заботливо разложили по пакетам, потом были куплены средства гигиены и даже туалетная вода, а довершением праздника жизни стали вместительный чемодан и рюкзак, куда были упакованы все обновки.