Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)
Шрифт:
— Слушайте меня, люди Нового Вифлеема! — воскликнул с отчаянием Егорычев, чувствуя, что островитяне все еще колеблются между здравым смыслом и боязнью прогневить небо. — Бог, в которого вы верите, не мог — вы слышите? — ни за что не мог повелеть вам идти войной на Эльсинор! Если я не прав, если я говорю неправду, пусть меня тотчас же поразит самая страшная небесная кара!.. Вы слышите? Самая страшная!
Все застыли в напряженном ожидании. Кое-кто даже закрыл лицо руками, чтобы не быть свидетелем ужасного зрелища. Прошло пять, десять, двадцать секунд, минута. Егорычев оставался жив и невредим.
— Ну, теперь вы видите, что я говорю правду? — крикнул Егорычев. — Меня
И вот в эти мгновения, когда Егорычеву уже показалось, что он победил, раздался голос Гильденстерна:
— Пусть лучше желтобородый скажет, верит ли он в бога. Белоголовый джентльмен велел сказать вам, люди Нового Вифлеема, что желтобородый не верит в господа нашего и что очень может быть, что он сам тоже причастен к гибели сэра Фальстафа. Он сказал, пусть люди Нового Вифлеема сами спросят у желтобородого, верит ли он в бога.
— Я верю, что люди должны жить в справедливости и мире, — сказал Егорычев.
— Не-е-ет, пусть он скажет, верит ли он в бога! — торжествующе завопил Гильденстерн, видя, какое впечатление его вопрос произвел на островитян. — Вы видите, он боится прямо ответить на мой вопрос.
— Можно не верить в бога и быть справедливым, добрым и честным человеком, — сказал Егорычев в наступившей тишине. — И можно говорить, что веришь в бога, и быть отъявленным мерзавцем и убийцей…
— Вы слышите? Он не верит в бога!.. Он слуга дьявола! Его изгнали из Священной пещеры, и он спустился к нам, в Новый Вифлеем, чтобы перетянуть нас на сторону дьявола! — кричал Гильденстерн, победно потрясая кулаками. Из раскачивавшейся сумочки выпал и упал к ногам Егорычева складной нож — дар мистера Фламмери. На его черенке Егорычев заметил явственные следы крови, совершенно свежие следы. — Берегитесь желтобородого, он принес нам несчастья и смерть! Он ищет нашей погибели!..
— Священная пещера изрыгнула этого посланника сатаны! — в свою очередь возопил отец Джемс, окончательно утвердившись в справедливости указаний мистера Фламмери. — Чего же вы стоите, сложив руки, люди Нового Вифлеема?!
Он набросился на Егорычева. Еще с десяток островитян, устрашенных тем, что они чуть было не поддались на обольщения посланника сатаны, поспешили возместить свои губительные и греховные колебания участием в этом богоугодном деле.
Что же касается остальных, симпатии которых, помимо их воли, все же оставались на стороне этого веселого и добродушного парня, который так хорошо встретил их на Священной лужайке, так ласково обошелся с ними, их детьми и домочадцами и, не колеблясь, выдал на их суд белого, который поджег деревню и убил четырех островитян, то они хотя и никак не помогали вязать Егорычева и бросившегося ему на помощь Гамлета, но и воспрепятствовать отцу Джемсу и Гильдёнстерну не решились.
— Не трогайте их!.. Не смейте их трогать! — кричал во всю мощь своих мальчишеских легких юный Боб, цепляясь за руки тех, кто навалился на его друзей. — Они хорошие!.. Вы слышите, они очень хорошие!..
Гильденстерн со всего размаху ударил мальчика по лицу, и тот, обливаясь кровью, грохнулся на пыльную, раскаленную землю.
Сразу вслед за этим раздался сочный, с хрустом, удар по свирепой физиономии Гильденстерна, и новоявленный старейшина и защитник веры очутился на земле в близком соседстве с юным Бобом.
— Давно ли ты стал таким храбрым, Гильденстерн? — осведомился, склонившись над поверженным прохвостом, красивый, плечистый молодой островитянин. — Ты бесстрашно кинулся на ребенка. Ты бесстрашно убил исподтишка
Это был дядя Боба Смита — Джекоб Смит.
— Может быть, тебе хочется померяться силами со мной? — продолжал он.
Но оказалось, что у Гильденстерна такого желания не было. Он вскочил, держась за свою сразу раздувшуюся щеку, шмыгнул в сторону от Джекоба, подбежал к преподобному отцу Джемсу, который, как и все остальные, очень спокойно отнесся к поражению нового старейшины, и прошептал ему на ухо:
— Надо сейчас же убить обоих: и желтобородого и Гамлета. Белоголовому это понравится… И богу тоже…
— Не будем спешить с таким делом, — возразил колдун. — Пусть они пока посидят в Большой хижине. Пусть таких людей судит сам белоголовый. Мы ему завтра сообщим, и как он скажет, так мы и поступим.
— У них там, в хижине, имеются мушкеты, — опасливо напомнил Гильденстерн.
— У белоголового тоже имеются мушкеты, — сказал преподобный отец.
Через несколько минут Егорычева, Гамлета и маленького Боба, изрядно помятых в свалке, с руками, туго затянутыми за спиной, втолкнули в дверь Большой мужской хижины, быстро захлопнули ее и с грохотом задвинули большим бревенчатым засовом.
Когда кочегар, выскочивший было на шум из хижины, хотел выручить друзей при помощи автомата, Егорычев, к всеобщему изумлению, крикнул ему, чтобы он спокойно возвращался в хижину. Он хотел избегнуть ненужного кровопролития.
— Bee будет в порядке, уверяю вас, все будет в порядке! — бормотал Егорычев, пока кочегар одного за другим освободил от уз всех троих своих друзей. — Есть у нас вода? Давайте первым делом умоемся. А потом мы обязательно что-нибудь придумаем… Нет безвыходных положений. Правильна, Гамлет?
— Мы обязательно что-нибудь придумаем, сэр, — ответил Гамлет, хотя он не мог себе представить, что можно было бы придумать в их положении.
— Кстати, Гамлет, вы хотели бы сделать мне приятное?
— Очень хотел бы, сэр.
— Так вот, учтите, что мне не доставляет никакого удовольствия, когда меня называет сэром человек, которого я люблю и уважаю. В моей стране люди обращаются друг к другу со словом «товарищ». Называйте меня «товарищ Егорычев». Хорошо?
— Хорошо, товарищ Егорычев, — улыбнулся в темноте Гамлет. — Я вас буду называть товарищем.
Что до Розенкранца, то он молчат наблюдал из своего закутка, как его недруги стали умываться, словно они не были ввергнуты только что в опасное заточение… Сначала он прислушивался к их разговору, стараясь уяснить себе причину их неожиданного пленения. Поняв, что произошло у хижины покойного Яго, он преисполнился чувства глубочайшего удовлетворения. Зато когда этот неудачливый апостол мистера Фламмери, обладавший тончайшим слухом, прислушался к голосу отца Джемса, что-то выкликавшего то с той, то с другой стороны запертого дома, он хлопнулся о земляной пол и стал, колотясь о него головой, причитать невыносимо визгливым голосом. Его не сразу удалось призвать к порядку, Еще труднее было выведать у него, что он такое слышал, что довело его до кликушеского состояния. Шлепок по спине могучей дланью кочегара Смита привел его в себя, и он, обливаясь слезами и царапая лицо крепкими, как железо, грязными ногтями, поведал, что дом, в котором они взаперти, теперь заколдован самым страшным из заклятий. Каждый, кто приблизится к нему ближе чем на двадцать шагов, будет поражен небесным громом. Точно такая же участь ждала и того, кто без разрешения отца Джемса попытается покинуть это заколдованное здание.