Остров
Шрифт:
– Решать их не так уж трудно. Начать с того, что мы не позволяем себе рожать детей более, нежели способны прокормить, одеть, снабдить жильем и дать достойное человека образование. Поскольку остров не перенаселен, у нас всего вдоволь. Но, живя в достатке, мы ухитряемся противостоять искушению, которому сейчас подвергся Запад, – искушению избыточного потребления. Мы не отягощаем свои коронарные сосуды, шесть раз в день поглощая столько жира, сколько можем в себя набить... И мы не поддались внушению, согласно которому два телевизора дают вдвое больше счастья, нежели один. И наконец, мы не тратим четверти национального продукта, готовясь к третьей мировой войне или к ее родичу-сосунку, региональному конфликту номер 2333. Гонка вооружений, мировая задолженность, запланированное устаревание – вот три столпа, на которые опирается процветание Запада. Если
– А что же Пала? – спросил Уилл. – Здесь тоже лет через десять появится Великий Вождь?
– Мы не будем этому способствовать, – ответил доктор Роберт. – У нас всегда делалось все возможное, чтобы Великий Вождь не появился.
Краешком глаза Уилл заметил, как лицо Муругана исказила гримаса презрительного негодования. Антиной, очевидно, воображал себя героем в духе Карлейля. Уилл обернулся к доктору Роберту:
– Скажите мне, как вы этому препятствуете?
– Начать хотя бы с того, что мы не ведем войн и не готовимся к ним. Вот почему мы не нуждаемся ни в призывниках, ни в военной иерархии, ни в унифицированных приказах. Затем, наша экономическая система: она не позволяет, чтобы богатство отдельного гражданина более чем в пять раз превышало средний уровень. В нашей стране нет крупных промышленников или финансистов. Нет у нас также ни политиков, ни чиновников крупного масштаба. Пала представляет собой федерацию самоуправляющихся единиц: географических, профессиональных, экономических, – вот почему у нас такой простор для демократических лидеров скромного калибра, но нет места для диктатора, который возглавил бы централизованное управление. Другой момент: мы не имеем официальной церкви, наша религия обходится без посредников и исключает веру в догмы и те эмоции, которые с этой верой связаны. И потому мы застрахованы как от чумы папизма, так и от возрождения фундаментализма. Наряду с трансцендентальным опытом, мы последовательно культивируем скептицизм. Отучая детей воспринимать слова слишком всерьез, мы учим их анализировать все, что они видят и слышат. Это является составной частью школьной программы. В результате у нас, на Пале, еще не появилось красноречивого подстрекателя толпы наподобие Гитлера или нашего ближайшего соседа полковника Дайпы.
Для Муругана это было уже чересчур.
– Но взгляните, как вдохновляет полковник Дайпа свой народ! – вспылил юноша, не в силах долее сдерживать себя. – Какая преданность! Какое самопожертвование! Здесь вы ничего подобного не встретите.
– И слава богу! – искренне заявил доктор Роберт.
– Слава богу! – эхом отозвался Виджайя.
– Но ведь это прекрасные качества! – не уступал Муруган. – Я восхищаюсь ими.
– Я также восхищаюсь ими, – сказал доктор Роберт, – вроде того, как я восхищаюсь тайфуном. К сожалению, это вдохновение, эта преданность и самоотдача несовместимы со свободой, не говоря уж о разуме и человеческом достоинстве. А свобода, разум и достоинство – как раз те ценности, ради которых трудится Пала с самых времен вашего тезки, Муругана-реформатора.
Виджайя вытащил из-под сиденья жестяную коробку и, открыв крышку, раздал всем сандвичи с сыром и авокадо:
– Надо поесть, прежде чем ехать дальше. – Он завел мотор и, в одной руке держа сандвич, другой вырулил на дорогу. – Завтра, – пообещал он Уиллу, – я покажу вам деревню, а моя семья за ленчем будет еще более примечательным зрелищем!
Почти у самого въезда в деревню он направил джип в боковую колею; дорога карабкалась вверх, петляя меж террас с рисовыми полями, огородами и фруктовыми садами; на особых плантациях выращивались молодые деревца, которые шли
– Сколько газет издается в Пале? – поинтересовался Уилл и с удивлением узнал, что только одна. – Кто же держит монополию? Правительство? Правящая партия? Или какой-нибудь местный Джо Альдехайд?
– У нас нет монополистов, – заверил его доктор Роберт. – Есть коллегия редакторов, представляющих интересы различных партий и течений. Каждому в газете отведено определенное место. Читатель может сопоставить их аргументы и прийти к собственным выводам. Помню, как я был потрясен, впервые взяв в руки одну из ваших больших газет. Пристрастность в заголовках, односторонность изложения и комментария, лозунги и призывы вместо разумных доводов. Никакого обращения к рассудку, вместо этого – стремление воздействовать на условные рефлексы избирателей, а помимо прочего – криминальная хроника, объявления о разводах, анекдоты, всяческая чепуха – все, чтобы отвлечь внимание, не позволить думать.
Машина одолела подъем, и теперь они находились на гряде меж двух головокружительных спусков; налево внизу простиралось окаймленное деревьями озеро, направо была видна обширная долина, где меж двух деревень, отличаясь неестественно-правильными геометрическими очертаниями, высилось здание огромной фабрики.
– Цемент? – предположил Уилл. Доктор Роберт кивнул.
– Одна из необременительных для нас отраслей промышленности. Мы полностью удовлетворяем свои нужды и производим немного на экспорт.
– А население этих деревень обеспечивает рабочую силу?
– Да, они работают там, когда свободны от труда в поле, в лесу и на лесопильном заводе.
– И такая система временной занятости оправдывает себя?
– Смотря какие задачи поставить перед собой. Максимальной эффективности мы не имеем. Но на Пале максимальная эффективность не является категорическим императивом, как у вас, на Западе. Вы стараетесь получить наибольшее количество продукции за наикратчайший отрезок времени. Мы же в первую очередь думаем о людях и об удовлетворении их нужд. Перемена видов деятельности не ведет к увеличению объема производства. Но многим нравится заниматься то одной, то другой работой, не ограничивая себя в течение жизни каким-то одним видом деятельности. Выбирая между механической эффективностью и человеческим удовлетворением, мы предпочитаем последнее.
– Когда мне было двадцать лет, – вмешался Виджайя, – я четыре месяца проработал на этом предприятии, затем два с половиной месяца на производстве суперфосфатов, а потом полгода провел в джунглях на лесозаготовках.
– Чертовски тяжелый труд!
– Двадцать лет назад, – объявил доктор Роберт, – мне довелось выплавлять медь. Потом я ходил в море на рыболовецком судне. У нас каждый понемногу обучен всем работам. И потому все мы имеем представление о самых различных предметах и ремеслах, о сообществах людей, об их нравах и способах мышления.
Уилл покачал головой:
– Я бы предпочел узнать обо всем этом из книжки.
– Читая книгу, вы обретаете книжное знание, но истинное знание от вас ускользает. В глубине души все вы остаетесь платониками, – добавил он. – Вы преклоняетесь перед словом, и отвергаете материю.
– Скажите это священникам, – заметил Уилл. – Они вечно упрекают нас в грубом материализме.
– Да, ваш материализм груб, – согласился доктор Роберт, – потому что неполноценен. Вы предпочитаете абстрактный материализм. А мы материалисты конкретные, наш материализм – это бессловесное созерцание, осязание и обоняние, это материализм напряженных мускулов и испачканных рук. Абстрактный материализм ничем не лучше абстрактного идеализма, поскольку делает почти невозможным сиюминутный духовный опыт. Познание всех видов работ как знакомство с конкретной материальностью является первым, обязательным шагом на пути к конкретной духовности.
– Но даже от наиконкретнейшего материализма не будет проку, – сказал Виджайя, – если вы не осознаете вполне, что делаете и что переживаете. Вы должны в совершенстве понимать дело, за которое взялись, ремесло, которому вас обучают, людей, с которыми работаете.
– Совершенно верно, – подтвердил доктор Роберт. – Мне следует прояснить, что конкретный материализм – это всего лишь сырой материал для человеческой жизни в целом. Только путем осознания, полного и постоянного осознания, мы преобразуем его в конкретную духовность. Осознавайте полностью, что вы делаете, и работа обернется йогой труда; игра превратится в йогу игры, а повседневная жизнь – в йогу будней.