Остров
Шрифт:
Никто не сдвинулся с места.
– Итак, – провозгласил он, – мы все веселы.
Вновь раздался радостный шум, и вновь колпаки полетели в воздух. Магда, которая в сумерках незаметно присоединилась к ним, тоже смеялась и хлопала в ладоши.
Я искоса наблюдала за Мигелем, и его улыбка вызывала во мне жалость. Сарказм Долорес, казалось, глубоко ранил его, он выглядел, как больной под наркозом. Я обратилась к нему, желая его растормошить, но поняла, что все мои ухищрения напрасны. К нам подошла Лаура, волоча простыню по земле.
– Ну как, – сказала она, – хорошо провели время?
Она взяла меня под руку, увлекла на галерею и, как я и ожидала, начала разговор о Долорес:
– Ты заметила, как она на нас смотрела? Уверяю: она имеет зуб на меня. Предложила вчера пойти в Ремо, потому что знала, что мы там будем, а сама, когда он пригласил ее танцевать, отказалась, чтобы его унизить.
И хотя я молчала, желая прекратить этот разговор, Лаура рассказала, что Роман оставил ее в три часа ночи, чтобы поразмыслить одному над поведением Долорес, а хорошенько поразмыслив, опять явился к ней.
– Я спала как убитая, и вдруг – представляешь как я напугалась? – слышу голоса в саду… Бедняжке пришлось перепрыгнуть ограду и ждать меня бог знает сколько времени. Почему ты смеешься?
– Я? – переспросила я. – Так просто.
Ночная беготня Романа от одной женщины к другой в конце концов выглядела забавно, и, столкнувшись с ним в буфете, я рассмеялась.
– Знаешь что? – сказал он, взяв меня за руку. – С каждым днем я нахожу тебя все более красивой.
– Было бы лучше, если бы ночами я могла спать спокойно.
– Ночь не для того, чтобы спать, – возразил он.
– Ах, не для того? – сказала я. – А вы можете объяснить мне, для чего?
Роман, как кот, облизнул усы.
– Оставь окно открытым, и ты узнаешь.
– Это невозможно, – ответила я, – воздух слишком холодный.
– Температура не имеет значения.
Мы шли по саду, и, когда проходили между кустов, он ущипнул меня и попытался поцеловать. Я сказала ему, чтобы он вел себя спокойнее.
– Оставьте свои ласки кошкам.
– Женщины любят, чтобы с ними обращались, как с кошками, – ответил он. – Вот Магда…
Мы уселись на траву рядом с Чичо; Селия решила выпить и отправилась в бар с каким-то неряшливым парнем. Сеньору Ферреро душила одышка: «Моя девочка – золото. Здесь вы ее встретили совершенно случайно – она впервые появилась на людях… С тех пор как она вышла за Грегорио, мы неразлучны». Мигель глупо улыбался, а Магда села ему на колени и гладила волосы: «Валтасар был неподражаем. Вы смеялись?» Все закивали в ответ, и Чичо, поднимаясь, предложил: «Наша беседа засыхает. Не размочить ли ее?»
Мужчины побежали за хересом и виски, а я улеглась на резиновый матрац рядом с Долорес. Луна теперь была похожа на тусклую медаль. Ее отблеск окаймлял вершины сосен, я чувствовала, что во мне вновь пробуждается любовь к свежему воздуху, как в те дни, когда я еще не знала Рафаэля и подолгу сидела на балконе вместе с родителями» Долорес умела молчать, когда это было нужно, и я удивлялась ее поразительной способности проникать в суть вещей. Она была слишком умна, чтобы побеждать, как актриса, и холодно анализировала факты, не обманывая себя.
– Сегодня в «Маленьком море» я видела Рафаэля с его подругой, – сказала она. – Ты ее знаешь?
Я была не совсем в курсе его последних увлечений и спросила, не Николь ли это. Долорес призадумалась.
– Француженка, похожая на модели Баленсиаги, довольно красивая…
– Да? А что она собой представляет?
– Не знаю. Рафаэль был с приятелями и не познакомил нас.
– Мне тоже не приходилось с ней беседовать. Этой весной они вместе уехали из Парижа, я знала, что они и сюда приедут вместе.
– Но, по-видимому, твой муж не является монополистом.
– Вот как?
– Один итальянский аристократ заезжает за ней на «альфа-ромео».
– Будем надеяться, что Рафаэль останется в неведении, – сказала я. – Он всегда был такой чувствительный…
Долорес тоже улыбнулась. Чичо принес нам стаканы.
– Херес или виски?
Я выбрала херес и выпила его залпом. Очарование южной ночи незаметно завладело мной: веял свежий, напоенный ароматами ветерок, чувствовалась близость моря, и недоставало лишь гитары, сопровождающей грустную прощальную песню. Было приятно пить, отдыхать, чувствовать себя циничной и обсуждать с такой женщиной, как Долорес, неопределенное будущее мужа. В Париже живут слишком суматошно, подобные минуты возможны только в Малаге.
После ужина – лакей был в ливрее – атмосфера сгустилась. Эллен отделалась от мужа и появилась с каким-то некрасивым субъектом. Валтасар хотел было произнести новую речь, но поднялся общий шум, и он удалился, скорчив недовольную мину. Жена Грегорио и молодой человек исчезли. Сеньора Ферреро поднялась и запричитала: «Селия, деточка, где же ты?» Никто ей не ответил, и я рассмеялась. На лице Мигеля так и не дрогнул ни один мускул, глядел он уныло.
– Убирайся, – процедила сквозь зубы Долорес. – Десять секунд давно истекли. Ты портишь нам настроение, сколько раз надо тебе об этом говорить?
Как только луна скрылась за гроздьями облаков, Магда вскочила на стул и предложила искупаться.
– Я погашу свет, и ничего не будет видно… Согласны?
Ее идея была встречена аплодисментами, и я начала раздеваться. Бассейн слабо отражал облачное небо. Бледные тени шевелились под кедрами, потом кто-то взвизгнул и плюхнулся в воду. Долорес не двигалась на своем резиновом матраце.
– Ты не пойдешь купаться? – спросила я.
– Нет, а ты иди, – ответила она.