Остров

Васильев Михаил Иванович

Он остановился за порогом чулана, пытаясь в воздухе уловить сегодняшнюю погоду. Его такое условное жилище отличалось от мира снаружи только запахом. Все еще держался вкус болотной воды во рту. Вкус этот теперь был постоянным, преследовал его всегда.

Заметил и подумал, что двигается неуклюже, как тюлень на суше — с утра ощущалась усталость, противная слабость, к которой он еще не успел привыкнуть. Болезнь как бы провела в жизни черту — инфаркт или инсульт, в этом он так и не разобрался, случившаяся недавно. Сейчас все было недавно. После черты началась старость. Со сроками, когда она наступила, очень хотелось бы не согласиться.

"Вдруг оказалось, что жизнь конечна. И это открытие для меня. От жизни так, хвостик остался."

Он оглянулся. Сейчас его совершенно черный то ли от гнили то ли от грязи чулан с покосившейся незакрывающейся дверью, с нахлобученной на него черной соломенной крышей казался копией сказочной избушки. Только куриных ног не было видно из-за высокой травы. Лес кончился и оказалось, что день сегодня не такой, какой он ожидал. Неожиданный день! Сырой и пасмурный после вчерашнего шторма. После тумана осталась роса. Все будто подражало тому и там, в Гиперборее, где лето- исключение, короткий перерыв между дождями и снегом.

Под ногами попадался редкий щебень. Наверное, внизу когда-то была дорога- сейчас заросшая. Появились, густо, как каменная осыпь, старые, потерявшие цвет, гильзы. Склон. Тот, по которому когда-то, в первый день появления на острове, так легко взбирался он, — теперь внезапно немолодой и неуклюжий.

Вдали показались, обозначающие берег, пальмы — колхозная пальмовая роща. Где-то тарахтела землечерпалка, что-то здесь копающая и не умолкающая сейчас никогда: ни днем ни ночью. На месте, где когда-то стояла пристань Аркадия землечерпалка оставила большую гору оранжевой, будто кем-то переваренной, глины. Сейчас, высохший на солнце, глиняный холм накренился, готовый рухнуть в лес.

Море- тоскливая пустыня. Белая после недавнего шторма вода, будто гигантское количество молока. Белое небо почему-то все же казалось темнее. Разные оттенки белого. Он босиком, в закатанных кальсонах, пустынником стоял на берегу.

"Всю жизнь кто-то, какой-то небесный оператор следил за мной сверху. Уводил от опасностей, подсовывал спасительные шансы. Или подавал такие же спасительные знаки, что-то хотел мне объяснить. Устал, наверное, подсовывать."

После болезни тело ощущалось как испорченный механизм. Было тяжело стоять- он сел — прямо на песок — ,но сидеть тоже было тяжело.

Несколько пальмовых воров уже несколько дней, с прошлой недели, ковыряли крупный морской кокос. "Теперь неподъемная добыча для меня", — подумал он. Ближайший краб повернул, мультипликационно поставленные, блестящие глаза. Вдалеке, по мокрому, пустому после отлива, песку легко и беззвучно бежала темная отсюда кошка. Когда-то экзотический здесь зверь. Это пространство влажного песка все, насколько видит глаз, было покрыто следами маленьких лапок. После разорения Шанхая появились эти, не признающие никого, кошки, — охотились в лесу, часто добывали что-то на берегу. Эти же безымянные кошки бродили здесь сегодня, после шторма.

"Бесстойловое содержание… Может, в том, в загробном мире меня сразу окружат кошки и собаки, с которыми я дружил здесь, по эту сторону. Других друзей у меня не было. Вот удивят. Обрадуются, соскучились за время, пока я жил, терял время здесь."

Только кошка Муфта почему-то самостоятельно выбрала его хозяином, чем он гордился. Возник даже, откуда-то появился, страх за эту непрочную кошачью жизнь. Стыдная для взрослого пожилого мужика любовь.

В лесу проснулись и затрещали цикады, тоже появившиеся в последнее время. Может, они были и раньше, просто он когда-то не обращал на них внимания? Бредущий по берегу Мамонт заметил осьминога, видимо, оглушенного штормом. Землисто-красный, похожий на живой, автономно живущий, желудок, он шевелился у самого берега.

"Убить тебя и кем я буду- охотником или рыбаком?.. Радуйся, что я так мало жру в последнее время. Вообще почти не жру."

Вокруг когда-то лежали, неузнаваемые сейчас, поля. Ничего не узнать, все заросло: бывшие поля, бывшие дороги. Мамонт постоянно натыкался на какие-то сгнившие бревна, заплесневевшие кирпичи и обломки кирпичей, черное от ржавчины железо.

А тут вокруг — заросли, темно от зарослей- место сражения с Ихтиандром.

"Поле сражения, — Как все вокруг изменилось. Под ногами когда-то был мох. Теперь — песок. — Даже земля вокруг изменилась. Пережевывая жвачку воспоминаний, как говорил… Кто это говорил? Наверное, я."

В стороне, среди этих разросшихся дебрей чернела маленькая заброшенная банька, неизвестно когда и неизвестно кем здесь поставленная. Мамонт в первый раз наткнулся на нее сразу после удара, — случившегося с ним инфаркта или инсульта — и отлеживался там несколько дней.

В ручье Мамонт внезапно увидел крокодила. Маленький, металлически блестящий, крокодил висел в невидимой, как воздух, воде. Непонятно откуда они взялись и расплодились в последнее время, и, к счастью, были еще мелкими. Крокодил медленно летел вниз по течению, туда, где когда-то мизантропами была устроена запруда с дверью, сплетенной из лиан. Мамонт как будто уже видел это- непонятно, то ли совсем недавно, то ли очень давно, может, в прошлой жизни.

Отодвинув теперешнюю несклонность к физическим действиям и прижав руку к груди, Мамонт побежал по береговым валунам- нужно было обогнать гада и успеть закрыть перед ним калитку. Крокодил был подлинной добычей: крокодилью шкуру можно было продать. Одну ему как-то продать удалось- за пять рублей.

Окончательно задохнувшись, остановился. Неистово- он и не знал, что так бывает- колотилось сердце, не хватало элементарного вещества- воздуха. Ручей уходил в бетонную трубу под дорожной насыпью. Крокодила нигде не было видно.

"Активная старость! Вот в следующей жизни мой сменщик будет удивляться, откуда у него взялась такая страсть к охоте. Небось решит, что я каким-то великим охотником был, что сильно этим увлекался."

У дороги стоял облупившийся жестяной плакат. На нем широкомордые мужик и баба, прижавшись щеками и счастливо улыбаясь, смотрели куда-то в будущее. За ними, фоном, лежало густо-синее море, окаймленное пальмами. "Товарищи рабочие совхоза "Красный экватор", сделаем наш остров райским", — было написано там же. Оказывается, колхоз был совхозом.