Остров
Шрифт:
Ляпа вдруг заржал.
– Ляпа, – обернулся Чехов, – ты что, пыхнул уже где-то?
Он сходил к Титаренко и Чире, а затем встал перед Игорем. Последняя сигаретина лежала у него на ладони, из неуклюже завернутого бумажного конца торчала короткая соломинка.
– Будешь?
– Но это же…
Игорь посмотрел на Ромыча, на Шинкареву с Рачкиной, на Ирку, которая деловито катала свой цилиндрик в пальцах.
– В Штатах, – сказал Чехов, – марихуана, между прочим, разрешена. Считается вообще лечебным препаратом.
– Ага,
– Я не знаю, – выдохнул Игорь. – Я вообще не курю.
– И все же? – Чехов с улыбкой покачал сигаретиной перед его лицом. – Другого шанса не будет.
– Я…
– Не очкуй, – подал голос Чира.
Злость вспыхнула в Игоре.
– Я не очкую! – громко сказал он. – Я не очканавт. Мне просто через час дома надо быть.
– Без проблем, – сказал Чехов. – «Косячок» как раз где-то на час действия. Полетишь домой как на крыльях. Кофе только зажуешь, прямо из банки, без воды, насухую, чтоб запаха не было. Итак, Лага...
Игорь так и не понял, как сигаретина оказалась в его пальцах.
– Ну, я не знаю…
– А Ирка тебя поцелует, – сказал Чехов. – За храбрость. Поцелуй за храбрость – круто звучит, да?
– Я могу, – сказала Королева.
– Не, ну это… – смутился Игорь. – Так-то зачем? Как будто я за поцелуй…
– Ты против? – шутливо возмутилась Ирка.
– Нет-нет, – быстро сказал Игорь. – Почему? Я готов.
– Ну, Лага, ты попал! – сказал Чехов.
Все засмеялись. Ромыч потеснил Шинкареву. Ляпа лег на пол. Чира и Титаренко, пихая друг друга, угнездились в кресле. Игорь, глядя на остальных, сунул сигаретину в рот. Чехов снова оказался рядом, предупредительно поднес зажигалку. Пыхнул оранжевый огонек.
– Сильно не затягивайся, – сказал он. – И сядь.
– А то что? – спросил Игорь.
– Ничего. Хорошо будет.
Кончик сигаретины заалел.
– Ну, – сказал Чехов.
Игорь, опустившись на свободный стул, втянул в себя сладкий, какой-то ласковый дым. Секунда, другая – и мир сделался бархатным, мягким, расслабленным, голова улетела под потолок, тело закачалось на невидимых волнах, где-то на небе заиграла музыка, и мысли поплыли ленивые, медленные, как ленивцы. Через час домой. А на черта домой? Что там дома? Дома, представьте, черти.
Игорь засмеялся.
Черти. Папа-черт. Мама-черт. Или чертиня? Ха-ха-ха. Четыре… нет, два черненьких чернявеньких чертенка...
– Ну как? – из мягкого, уютного тумана показалась физиономия Чехова и моргнула заботливыми серыми глазами. – Все хорошо?
– Круто! – кивнул Игорь. – Даже это… совсем...
Его вдруг обволокло такое настоящее, такое бескомпромиссное счастье, что ни говорить, ни куда-то идти, ни вообще двигаться стало незачем. Он смотрел на Чехова и Королеву, на Ромыча, на Шинкареву и Рачкину и любил их всех. Какие они все замечательные! Смеются. Он загоготал в ответ. Никогда не подозревал, что умеет издавать такие звуки. Кайф!
С новой затяжкой голова
– Вы что? – удивился он. – Улетит же!
– Куда улетит?
– У тебя – шея!
– Она что, вытягивается? – спросил Игорь. – Как у жирафа?
– Нет, блин, ты – утконос! – заржал Ромыч.
Утко нос. Утку носит. Что за утка такая, что ее приходится носить? Жирная, видимо. Или дохлая. Игорь захихикал.
– Игорек!
Из диванного подпространства навстречу ему выдвинулась улыбка. То есть, сначала Игорь увидел улыбку, а потом – зеленые, смеющиеся, игривые глаза. Королева! Огонек сигаретины проплыл, затирая все остальное приторным дымком.
– Ирка? – выдохнул он.
– Я же обещала, – сказала Королева.
Она обвила шею Игоря руками. Лицо ее оказалось совсем близко. Волосы щекотно мазнули по щеке. Губы у Ирки были припухшие, левый зуб-клычок стоял неровно, пятнышко от скорлупы темнело у крыла носа, а в глазах был он, Лага, Игорь Лаголев собственной персоной.
Остановись, мгновенье, ты прекрасно! – чуть не заорал Игорь. Он не знал, что с ним. Он не знал, где он. Он был все. Внутри него, стиснутая грудной клеткой, пыталась образоваться новая вселенная.
Кто-то заухал, с кресла, кажется, присвистнул Чира, Чехов, подняв руки, захлопал ладонями над головой.
Поцелуй у Королевой вышел короткий, но чувственный. Сладковатый. Игорь ощутил, как чужие губы втиснулись в его губы, ощутил касание, единение кожи, Иркины ресницы ласково укололи переносицу.
Где-то под черепом запустили фейерверк.
– Ну, как? – спросила Королева, отступив.
– Еще! – попросил Игорь.
Он протянул руки. Ему казалось, достаточно попросить. Как, как можно отказать в том, что необходимо?
– Ну, Лага, ты не наглей, – сказал Чехов, усаживая Королеву обратно на диван. – Это было поощрение, а не постоянная привилегия.
У меня есть писюн, то есть, член, подумал Игорь. Надо сказать об этом. Тогда все станет ясно. Я видел, как это делается. Видеосалон на Кузнечной, вечерний сеанс, по пятерке с носа. Мы – взрослые люди...
– Лага! – захохотал Ромыч. – Ты руки-то опусти!
Он спародировал позу Игоря после поцелуя. Получилось смешно. Как будто милостыню выпрашивал. Еще голову наклонил, придав лицу жалостливое выражение. Подайте копеечку!
Взвизгнула, застучала ногами по полу Рачкина.
– Ой, не могу!
С минуту подвал трясся от смеха, рычал, фыркал, икал, подвывал и колыхался в зыбких конопляных волнах.
– Шинкарева, поможешь?
– Вот еще!
– Может ты, Рачкина, подаришь поцелуй?
– Ой, ха-ха!
– Давайте я! – поднял руку с пола Ляпа.
Игорь смеялся вместе со всеми. Его корчило. Поцелуй горел в углу рта. Пробуешь языком – сладко. Сигаретина куда-то делась, выродилась в чинарик на полногтя. Но круто! Кайф! Кайф оф лайф!