Остров
Шрифт:
Несколько секунд она пыталась сообразить, в чем подвох.
– Я к себе, – сказал Игорь.
– Ага.
Натка даже не повернула голову на сына, скользнувшего с кроссовками в коробке в свою комнату. Глаза ее изучали Лаголева, стоящего перед ней в тренировочных штанах и в рубашке с закатанными до локтей рукавами.
– А-а! – Догадка отразилась на ее лице. – Ты тут выкаблучиваешься, потому что ничего не сделал!
– Не-а, – сказал Лаголев.
– Постой-постой. Неужели твой Махмуд Абаевич деньги тебе на дом
– Вообще-то Кярим Ахметович. Но нет.
– Лаголев, интриги прекращай, – сердито сказала Натка. – И куда майку дел?
– Запачкал. Замочил в тазу.
– Понятно.
Натка сделала шаг в направлении кухни, но Лаголев преградил ей путь.
– Натка, я хочу тебе кое-что показать.
– Оч-чень интересно. Где?
– На кухне.
Натка расхохоталась.
– Лаголев, ты не оригинален. Ты хочешь показать мне холодильник? Ты головой о него не ударился?
– Нет, только штаны порвал.
– Это похоже на тебя.
– Сейчас.
Лаголев прошел в кухню первым и опустил пакет на стол, чтобы не быть им скованным. Натка, вошедшая следом, остановилась в центре. Черты лица ее заострились.
– Холодильник не там, где я сказала, – произнесла она ледяным тоном. – Ты думаешь, в тот закуток на его месте кто-нибудь, кроме тебя, влезет?
– Натка…
– И что щучья голова делает на подоконнике?
– Блин, это мой прокол.
Лаголев быстро закинул в «ЗиЛ» забытую рыбью голову, захлопнул дверцу и для большего удобства сдвинул стол к плите.
– Зачем это? – спросила Натка, наблюдая за его действиями.
– Встань туда, – сказал Лаголев.
– Куда?
– За холодильник. Я там гвоздиком пометил.
– Что?
– Гвоздиком пометил линолеум.
Странная улыбка тронула Наткины губы.
– Лаголев, ты сошел с ума. Господи, неужели с тобой все настолько плохо?
– Не сошел. Просто встань. Нет, погоди.
Лаголев вдруг испугался, что его остров мог исчезнуть. Он быстро шагнул в закуток и застыл на слабо оцарапанном пятачке. Тепло стрелой выстрелило от пяток в макушку, страх, беспокойство, неуверенность смыло, будто водой. Работает!
– Нормально, – сказал Лаголев, выбираясь к столу.
– Что ты светишься, как новогодняя елка? – спросила Натка.
– Встань.
– Я не идиотка, как ты.
Лаголев впервые за долгое-долгое время взял жену за плечи. Раньше как-то не выходило. Он то натыкался на Наткин взгляд и отступал, то ощущал в себе несоответствие, внутренний изъян – куда ты, Лаголев, куда ты? – и опускал руки.
А сейчас это получилось естественно и как-то уместно. По-мужски.
– Встань. Поверь мне.
Натка моргнула. Моргнула и послушалась.
– Ну, Лаголев… Сюда?
Она зашла в закуток и прижалась к боковой стенке холодильника.
– Чуть-чуть отступи.
– Так?
Натка сделала маленький шажок, наконец, разобрав под ногами
– Ага.
Лаголев подождал, потом спросил:
– Ну?
Натка чуть не засветила ему в глаз.
– Что «ну»? Это я должна спросить тебя – ну?
5.
Она уж и забыла, что Лаголев может быть таким. Орел не орел, но плечи расправились, куда-то делся пришибленный вид, в глазах вместо тоски и «как мне тяжело» свет какой-то появился, спокойный свет. Ходил измученный и еле живой, и нате – поглядите. Игорь сразу полез к нему с кроссовками, хотя раньше бы под рукой поднырнул, а Натка, копошась внизу, в обувном партере и в складках плаща, пыталась сообразить, что это с Лаголевым случилось.
– Ты потрогай, – просил сын.
Интересно! В квартиру вроде зашли ту. Не подменили же Лаголева за час отсутствия? Или подменили? Или он накачался чем-то с горя?
Натка наконец одолела заевшую молнию на левом сапожке.
– Ну-ка, ну-ка, – сказала она, выпрямляясь и освобождаясь от плаща, – нечего чужое щупать.
Чуть не ляпнула: «Лучше свое покажи», но прикусила язык – уж больно двусмысленно звучала фраза. Хотя, удивилась тут же, с какой это радости мне вдруг с Лаголевым о двусмысленностях думается? Стоит, понимаете, бесхребетное существо, реальностью обиженное… но почему-то уже с хребтом.
Стоит.
Опять двусмысленность! Что там у кого стоит? Да вы никак озабочены, Наталья Владимировна? Займитесь-ка своим делом. Натка зацепила пальцами пакет с продуктами. Молоко, батон, полтора килограмма дорогущих сосисок. Ну, полегчало? Выпил он, выпил! Оттого и лыбится. Оттого и орлом выглядит.
– Ты чего? – двинулась к мужу Натка. – Тяпнул без нас?
Лаголев с мерзкой улыбочкой отступил.
– Я ж не пью.
Это-то и было подозрительно. Но ноздри почему-то не уловили ни сивушного, ни водочного, ни даже слабого пивного аромата. Да и где бы и на какие шиши он раздобыл алкоголь? А дальше Лаголев и вовсе чуть не свел ее с ума. Очень легко, как-то очень обыденно взял из ее руки пакет.
Кавалер, блин! Муж!
– Лаголев, ты не охренел? – вырвалось из нее.
Натка перевела взгляд с опустевших пальцев на человека, которого, оказалось, и на час нельзя оставить одного.
– Надеюсь, в хорошем смысле? – спросил Лаголев.
Это опять поставило ее в тупик. Как можно охренеть в хорошем смысле? Да и кто скажет такое в трезвом уме?
В хорошем смысле!
– А-а! – сообразила Натка. – Ты ничего не сделал!
И это на несколько секунд примирило ее с действительностью и невозможным, переменившимся, беспокоящим Лаголевым. Потом он сказал: «Не-а», и пришлось рожать новую версию, в которой фантастического, наверное, было больше, чем в романах любимого Лаголевым писателя Желязны.