Остров
Шрифт:
– Постой-постой! Твой Махмуд Абаевич тебе деньги занес!
И снова было «Нет». А Махмуд Абаевич превратился в какого-то Каляма… Керима… нет, Кярима Ахметовича. Не выговоришь, какое имечко.
Куда-то делся сын, и Натка осталась против Лаголева одна.
– А майка где? – спросила она, уткнувшись взглядом в расходящиеся полы рубашки.
– Замочил.
– Понятно.
Натка сделала шаг в направлении кухни, но Лаголев преградил ей путь. Раньше прыскал, как таракан со света, при одном ее движении и забивался в свое кресло, а сейчас неожиданно
– Я хочу тебе кое-что показать.
Бог с ними, с озабоченными. Но встает вопрос.
– Где?
– На кухне.
Хохоток вышел нервный. Ну, Лаголев, ну имей же соображение! Я туда и иду. А ты не пускаешь. Кто из нас сам знаешь кто? Натка покачала головой.
– Лаголев, ты о холодильник ударился?
Муж был гений, парадоксов друг, потому что ответил:
– Нет, только штаны порвал.
Это было в его дурацком стиле. Так спешил, что штаны порвал. Бился головой, но вылезло через задницу. Привычное раздражение колючей гусеницей закопошилось в горле. Заныло где-то в районе поджелудочной. Тем более, что холодильник оказался совсем не там, где Натка хотела. На полметра ближе к окну, оставляя совсем узкий проход к месту своего бывшего обитания.
– Лаголев!
Если честно, ее просто выморозила Лаголевская выходка: сначала долго изображать сюрприз, а потом с ужимками, с загадочным видом предъявить половину сделанной работы. Ай, какой молодец! Челюсти сжались так, что слова пришлось выталкивать через силу.
– Холодильник не там.
– Натка…
– И щучья голова.
Натка кивнула на подоконник, где в целлофане узнаваемо темнела давняя покупка в ларьке «Морепродукты».
– Прости.
Лаголев метнулся исправлять ошибку. Впрочем, ни грамма раскаяния на физиономии не продемонстрировал. Хлопнул дверцей. Еще и стол сдвинул.
– Зачем? – спросила Натка.
– Встань туда.
Лаголев кивком головы отправил ее за холодильник.
Такому Лаголеву нельзя было не подчиниться. Какой-то он был правильный, уверенный. Муж! Оказывается еще и гвоздиком нужное место пометил.
– Ты с ума сошел?
Вопрос прозвучал неубедительно. Господи! У нас тут с главой семьи такие чудеса, что в собственном душевном здоровье впору сомневаться. Может это она – того? Но Лаголев вдруг попросил обождать, пробрался в закуток сам, секунд пять постоял там без движения. Излучения что ли какие ловил?
– Все, – сказал, – нормально. Вставай.
Светился, как собака Баскервиллей. Да-да, словно за холодильником ему не медом, а фосфором намазано...
– Я не идиотка, – сказала Натка.
И тут Лаголев взял ее за плечи.
Нет, понятно, в женских романах от прикосновений, рукопожатий и прочих тактильных взаимодействий у впечатлительных героинь сплошь и рядом случаются дрожь в коленках, туман в голове и полное отключение сознания. Но то в книжках.
В жизни Натка такого не помнила. Но вот – пожалуйста. Я – твоя. Делай со мной, что хочешь. Возьми. Целуй. Поставь за холодильник.
Натка
– Ну, Лаголев… Сюда?
– Чуть-чуть отступи, – попросил муж.
Натка разглядела царапины на линолеуме и поставила ноги в обозначенный неровный прямоугольник.
– Так?
Лаголев кивнул.
– Ага.
А потом спросил:
– Ну?
Будто ждал, что она, стоя на линолеумном пятачке и глядя в давно некрашенную, выцветшую прямоугольником стену, разглядит какие-то дивные горизонты. Или что ее тряхнет электричеством от подведенного снизу оголенного провода. Пойми этого нового Лаголева.
– Что – ну? – сказала Натка, теряя терпение. – Я тоже могу спросить: ну?
Лаголев изменился в лице.
– Погоди-погоди, – сказал он с гримасой, должно быть, выражающей сомнение или пробужденную мысль. – Стой! Я встану рядом.
Он шагнул к ней. Натке пришлось потесниться, чтобы муж заступил правой ногой в обозначенную границу. Она даже фыркнула – два, казалось бы, взрослых человека в надежде не пойми на что прячутся за холодильником.
Дурдом!
– А теперь? – спросил Лаголев.
И взял ее за руку. Взял также буднично и легко, как десять минут назад пакет с продуктами. Ни отодвинуться, ни сбросить его пальцы Натка не успела.
Это было похоже на удар током. От пяток через позвоночник, сверкнув, проскочила молния и просыпалась светом в голове. Она думала про оголенный провод, но и через руку вышло как надо. Хватило вполне. Секунд через десять Натка обнаружила, что стоит с открытым ртом и закрытыми глазами и сжимает ладонь мужа, будто спасительную соломинку.
– Ла…
Голос предал. Подумалось: как к Лаголеву-то обращаться? Непривычно стало по фамилии, как будто на официальном мероприятии. Может, муж?
– Ла…
Нет, слово не лезло. Ножки от буквы «л» растопырились в горле.
– Саша, – произнесла Натка, – что это было?
Лаголев повернул голову.
– Это не было, – сказал он тихо. – Это есть.
– Но что это?
Натка поймала себя на том, что спрашивает, будто маленькая девочка чуть более взрослого мальчишку. Робкая, ушибленная гендерным неравенством девочка, когда все погодки противоположного пола видятся сильней, ловчей, умней. Давайте уж разъясните, почему лягушка квакает, муравей кусает, а пчела – громко гудит. Ну и про место за холодильником заодно.
А еще научите не бояться, не стоять в очередях, не реветь по ночам, не трястись над лишней копейкой. Научите жить.
Слабо?
Но разозлиться почему-то не получилось. Ни на Лаголева, ни на себя. Пшик вышел. Не получилось по привычке остервенеть и броситься в жизнь, как на амбразуру. Было просто хорошо. При всем том, что денег осталось на хлеб да на проезд, а купленные сосиски нужно растянуть на неделю, – хорошо. Натка стояла и думала: не страшно. Они выстоят, выдержат, может, продадут что-то на рынке.