Острова блаженных
Шрифт:
Это мир мужчин, в котором мужчины дерутся, отнимают друг у друга добычу, а женщины в этой борьбе – только трофеи, не более чем домашний скот, способный заботиться о другом скоте. Разумеется, все чуть сложнее, потому что привязанности сильны, многие мужчины трусливы, а многие женщины – сильны характером. Но во все времена есть некий срез эпохи, некое усредненное значение (как римляне, поедающие виноград за ленивыми беседами о политике, или праздно философствующие греки), и эпоха Отца и Мальчика – воплощенная Валгалла.
Когда живое существо с развитым головным мозгом не озабочено проблемой выживания и стремлением добыть себе пищу,
Зачастую приходилось обороняться, но никто никогда не устраивал геноцид. Также никто не посягал на чужую территорию – мир был большим, места хватало всем. Ненависти не было – просто желание развлечься, провести время. Страх смерти был – но только как животный инстинкт. Кураж и примитивная вера в предков помогали его преодолеть. Считалось, что духи предков, когда не заняты веселой дракой или пиром, – рядом, охраняют достойных и наказывают виноватых. Умершие неправедно, все ущербные – трусы, воры, увечные, калеки – обращаются в кровожадных упырей и вурдалаков и мстят живым за то, что те живы. Идеи ада не было и в помине – только бесконечные пир и битва среди родных лиц. И над всем один простой и ясный закон – Закон Силы. Кто сильнее, тот и прав.
Все это больше походило на грызню псов – псы угрожающе лают и больно кусают друг друга, но не убивают, своевременно разбегаются по своим конурам. За несколько лет подрастают дети и занимают места павших в прошлой битве. И снова бьют боевые барабаны, вьются тряпки на шестах, прародители знамен, из глоток воинов гремят боевые гимны. На стороне проигравших плачут женщины, горят дома, гаснут жизни. Но это не трагедия – привычная рутина вскипает кровью, взрывается адреналином. Только тоскливо поздней осенью и зимой – холодно. Ни косьбы, ни жатвы, ни сечи – заняться нечем, поэтому коллективное сознание гаснет в потоках самогона.
Не все жили так, как племя Отца и Сына. Да, кто-то предпочитал все брать силой – отнять легче, чем сделать самому или наладить обмен. Но не все племена жаждали драки. Где-то, где потеплее, люди жили землей, оборонялись от соседей, которых гнал голод или удальство, а сами ни на кого не нападали. Жили огородами и полями, подчиняясь бесконечному циклу смерти и возрождения природы. Сеяли и пожинали то, что посеяли.
Но все меняется, привычное надоедает, новое – влечет. Когда Отец возглавил племя, сменив своего отца, погибшего в очередной битве, ему было всего пятнадцать лет. Он был уже опытным ветераном. Первого врага он убил в восемь.
Отец вырос амбициозным и тщеславным. Наделенный гибким умом, Он не верил в предков. Он жаждал бессмертия и быстро понял, что единственный доступный человеку способ победить смерть – это слава. Для того, чтобы прославиться, нужно сделать что-то
В случае успеха это означало разрушение привычного мироустройства, но Отца это заботило мало. Он верил и не верил в успех, думал только о цели. Что делать с завоеванной территорией, как сохранить ее целостность, как управлять ей – до поры ему это было безразлично.
Первое, что решил сделать Отец, чтобы добиться славы, – изменить свое тело. Он с детства пообещал себе не пить самогон, чтобы всегда сохранять ясность рассудка. И сколько он себя помнил, любое свободное мгновение он тратил на тренировки: поднимал камни, отжимался, подтягивался на деревьях и махал мечом. На самом деле все это время он боролся с самым главным своим врагом – смертью.
Солнце золотыми стрелами жалит скопище людей на зеленом лугу. По бледным лицам и телам течет пот; через несколько мгновений он смешается с кровью, весело бьющей из ран. Длинные русые волосы пламенем развиваются по ветру. Люди недалеко ушли от зверей, еще не разбрелись по миру, племена и расы не смешались, потому скопище похоже на стадо – копия с копии. Лица старых – лица молодых, перерезанные морщинами и шрамами.
Отец напуган. Еще нескоро он станет Отцом, но другого имени нет. Отец – маленький восьмилетний мальчик. Естественный страх смерти мешается с радостью и азартом. Дрожь в коленках мешает стоять ровно, все тело трясет – мальчика захватывает ощущение нереальности происходящего. Грубый железный меч в руках слишком тяжел для детских рук, рукоять скользит в мокрых ладонях. Все тело покрыто липким потом. Мокрые волосы выбиваются из-под повязки, бьют по глазам, мешают смотреть. Враг близко.
Отец не должен был быть здесь – война удел мужей, а не детей. Но Отец вырос большим и сильным, и в свои восемь он выглядит пятнадцатилетним. Его отец, вождь, решил, что сама природа подготовила сына к войне, поэтому не нужно мешать естественному ходу событий.
Тишина взрывается топотом и криками. Противники высыпают из рощицы в отдалении, бегут к Отцу и его соплеменникам. Кто-то устает, сбивается на шаг, но большинство бежит – с ржавыми топорами, с тяжелыми молотами, с безыскусными железными мечами наперевес. Лица искажены ненавистью, от носа ко рту пролегли прямые складки. Отец крепче сжимает меч, поднимает рукоять к глазам – ему кажется, что настоящий воин должен держать оружие именно так.
Враги все ближе и ближе, и соплеменники мальчика срываются с места. Плодородная земля комьями вылетает из-под грубых сапог. Слева бежит вождь, его отец, и мальчик бежит рядом. Ветер бьет в лицо. Мальчика переполняет восторг, страха больше нет – он вместе со своими друзьями и близкими делает общее дело.
Две группы людей накатываются друг на друга, как две яростные волны. Хрупкие доспехи стонут под ударами острых мечей, обагряются кровью. Злоба и ярость на лицах сменяются удивлением, когда жизнь с кровью вырывается из ран. Лязг мечей и глухой стук топоров сливаются в симфонию сечи и смерти.