Острова и капитаны
Шрифт:
— Здесь же юг, — сказала Ася.
— А учебники? Где я возьму?
— Что нам, моих не хватит?
«А зачем тебенадо, чтобы я задержался?» — подумал Гай. Но понял, что спросить это не решится ни за что в жизни.
— Ох… я попробую с Толиком поговорить, — сказал Гай.
— Конечно! Попробуй…
— А Пулеметчик… Сержик этот в твоей школе учится?
— Да. Он в пятый перешел.
— Ну? Я думал, он меньше. На вид такой… октябренок.
Они пересекли Лабораторную балку,
И они стали подниматься. Ноги у Гая ныли и гудели, и он думал, что Ася — просто железный человек. Иногда хотелось плюнуть на гордость и сказать: «Слушай, давай посидим, а?»
Зато с горы Гай увидел Севастополь во всем его праздничном сверкании. А за ним — громадное пространство моря. Там уверенно двигались корабли.
Радостно и беспокойно толкнулось сердце: не хочу уезжать!
Если бы Гаю предложили остаться здесь навсегда, он бы не согласился. Даже если бы вместе со всеми здесь жить — с мамой и отцом, с Галкой, дедушкой и бабушкой — все равно не захотел бы. Он любил Среднекамск и свой дом. Там была вся его жизнь. А здесь — праздник, хотя и не лишенный печалей.
Не может вся жизнь быть праздником. Но так хочется, чтобы его было больше…
Сошли по тропинке к зеленому «Т-34» на каменном постаменте — памятнику героям-танкистам. Постояли у него. Потом по извилистой лестнице, сквозь рощу дубов и акаций, мимо белой школы спустились к вокзалу. Ася предупредила:
— Скоро последний подъем… Я тебя замучила?
— Ты не девочка, а какой-то… землепроходец, — сказал Гай. Но он уже не чувствовал прежней усталости. Ноги, правда, гудели, как и раньше, но пришло какое-то пружинистое веселье. Немного нервное, с примесью тревоги: «А что скажет Толик?»
Поднимались опять среди старых, увитых виноградом двориков, где орали петухи и ходили деловитые кошки. Одна такая улочка-тропинка-лесенка называлась Лагерный переулок. Интересно, когда и какой лагерь здесь был? На этом месте, где только и гляди чтобы не загреметь под откос…
Поднялись к Четвертому бастиону с его черными пушками и брустверами из корзин и мешков (мешки и корзины были отлиты из бетона, но очень походили на настоящие). Потом прошли мимо Панорамы. Здесь толпились экскурсии, к дверям тянулась бесконечная очередь. Гай посмотрел на нее снисходительно: ему не надо стоять, он был здесь дважды.
В парке у Панорамы стояла парашютная вышка, вверху колыхался шелковый купол.
— Прыгнешь? — спросила Ася.
— А пустят?.. У нас в Среднекамске тоже есть такая, там ребят не пускают… Но у нас там инструктор знакомый, он пацанов, которых знает, пускал, я четыре раза прыгал… Первый раз жуть такая, второй раз еще страшнее, а потом ничего… — Гай говорил весело и беззаботно, потому что все было полной правдой. — А здесь
— Нет, — вздохнула Ася. — Я хотела, сказали: маленькая.
Они пообедали в полупустом кафе на Историческом бульваре. Взяли по полтарелки теплой окрошки и по блинчику с мясом. Пока шли, Гаю казалось, что он голодный, но сейчас аппетит вдруг пропал. Наверно, от растущего беспокойства: «Что же все-таки скажет Толик?»
Теплый ветер колыхал парусиновый навес, по пластмассовым столам прыгали воробьи. Ноги у Гая отдохнули, даже натертая пятка не болела. Но росло тревожное нетерпение.
Когда они мимо памятника Тотлебену спустились с бульвара на площадь Ушакова, куранты на башне Матросского клуба пробили три часа. Торжественные колокола сыграли «Легендарный Севастополь». Гай сказал:
— Ася, на Пятом бастионе я уже был. Это ведь на кладбище Коммунаров, где могила лейтенанта Шмидта, да?.. А мимо Шестого и Седьмого и так каждый день ходим…
— Устал? — спросила она спокойно и ничуть не обидно.
— Нет… Не в этом дело. Скоро Толик придет домой. Я хочу, чтобы уж сразу разговор…
Четырех еще не было, но Толик оказался дома. Гладил белые брюки: брызгал на них, раздувая щеки, и лихо водил шипучим утюгом. Весело глянул на Гая.
Гай сел у стола, положил подбородок на локти.
— Толик…
— А?.. Пфу… Что, дитя мое?
— Толик… Хочешь увидеть необыкновенное? Самое-самое.
— Что… пфу… именно?
— Самого образцового на свете пятиклассника… то есть шестиклассника. Самого-самого послушного, дисциплинированного и всякого-всякого… Хочешь, я таким сделаюсь?
— В обмен на что? — проницательно спросил Толик.
— Ох… — тихонько простонал Гай.
— Что «ох»? Какая идея возникла в твоей кудлатой голове?.. — Толик выключил утюг, пальчиками поднял брюки и полюбовался. — Ну? Слушаю вас, сударь…
— Ага, «слушаю»… А потом скажешь «нет».
— Скорее всего.
— Ты только не говори сразу «нет», а? Ты сперва послушай, потом… ну, потом отругай меня. И скажи «ладно»… А?
— Выкладывай… — Толик уже слегка встревожился.
— Ох… — опять сказал Гай. Зажмурился и выпалил: — Не отправляй меня двадцать восьмого! Можно, я еще немножко здесь поживу?
Толик молчал. Гай приоткрыл один глаз. Толик смотрел, словно говорил: «Лю-бо-пытно… Что еще придумаешь?»
— Ну, вот… — уныло произнес Гай. Открыл второй глаз и стал безнадежно смотреть на Толика. Тот в самом деле сказал:
— Лю-бо-пытно… Давно придумал?
— Сегодня, — скорбно отозвался Гай. И вдруг в молчании Толика ощутил нерешительность. И капелька надежды сверкнула, как дождинка на солнышке… — Толик… Я тебе, конечно, надоел, я понимаю. Но вот если бы ты согласился… не надолго ведь, еще деньков на десять, а? Я бы тогда…