Осужден пожизненно
Шрифт:
– Развожу костер. Смотрите! Фрер начал понимать.
– У меня осталось три спички, – сказал он, шаря дрожащими пальцами в кармане. – Я завернул их в листок из книги, чтобы они не отсырели.
Слово «книга» вызвало новый порыв вдохновения. Руфус Доуз схватил «Историю Англии», которая уже оказала им такую большую услугу, вырвал из середины самые сухие страницы и аккуратно подложил их под кучку щепок.
– Ну, давайте, осторожнее!
Спичка чиркнула и зажглась. Бумага, сперва упрямо поежившись, загорелась, и Фрер стал раздувать это маленькое пламя, после чего занялась и кора. Он бросал в костер все, что могло воспламениться. Затлели шкуры, и огромный столб черного дыма поднялся над морем.
– Сильвия! – воскликнул Руфус Доуз. – Сильвия, радость моя! Вы спасены!
Она открыла синие глаза, посмотрела на него, но, как видно, не узнала. Бред все еще владел ею, и в час спасения девочка не узнала того, кто ее спас. Потрясенный этим последним жестоким ударом судьбы, Руфус Доуз безмолвно сел на корму, держа на руках девочку. Фрер, разжигая огонь, радовался, что наступил долгожданный момент. Мать на грани смерти, а дочь без сознания – кто же засвидетельствует героический поступок ненавистного каторжника? Никто, кроме Мориса Фрера, а Морис Фрер как комендант колонии обязан предать «беглого» в руки правосудия.
Корабль, изменив курс, подходил к этому необычному костру, пылавшему среди океана. Вся передняя часть лодки горела как факел, и более часа не могла продержаться на воде. Горстка людей в ней оставалась неподвижной. Миссис Викерс лежала без сознания, не ведая о приближающейся помощи.
Корабль – это был бриг, шедший под американским флагом, – приблизился к ним на расстояние голоса. Фрер уже различал фигуры на палубе. Перейдя на корму, он грубо пнул Доуза сапогом.
– Иди вперед! – приказал он. – И дай мне девочку!
Руфус Доуз очнулся, поднял голову и, взглянув на приближающийся корабль, понял свой долг. С тихим смехом, полным невыразимой горечи, он переложил ношу, которую так нежно хранил, на руки лейтенанта, а сам подошел к горящему носу лодки.
Бриг был уже совсем близко. Его большие сумрачные паруса высоко вздымались, бросая тень на море. Мокрые палубы блестели в лучах утреннего солнца. Любопытные бородатые лица с удивлением глядели с его бортов на горящую лодку и людей, изнемогших в борьбе со смертью в этом пустынном и бурном океане.
Фрер с Сильвией на руках ждал брига.
Книга третья
В ПОРТ-АРТУРЕ. 1838
Глава 30
ТРУЖЕНИК В ВЕРТОГРАДЕ
«Общество в Хобарт-Тауне в нынешнем, 1838 году нашей эры, мой дорогой патрон, состоит из очень любопытных элементов» – так говорилось в красноречивом письме, которое преподобный мистер Микин, только что назначенный капеллан, семь дней назад приехавший на Землю Ван-Димена, нес на почту, чтобы доставить удовольствие своему патрону в Англии. Изящно семеня по жаркой улице, лежащей между синей рекой и лиловой горной грядой, почтенный джентльмен бросал время от времени кроткие взгляды па встречных и при этом с особой приятностью вспоминал только что написанную им фразу. Его толкали безукоризненно одетые офицеры гарнизона. Он же со сладкой улыбкой кланялся нарядным дамам, шарахался от дурно пахнущих арестантов, выпущенных «по билету», или торопливо переходил улицу, стараясь не попасть под тележки, которые неожиданно с грохотом возникали из-за угла, – их катили арестанты в серой одежде, и его не оставляло чувство, что окружавшее его общество, безусловно, состоит из любопытных элементов. То проходил, высокомерно задрав голову, недавно прибывший правительственный чиновник, – он на секунду расслабился, чтобы томно улыбнуться капеллану, которого почитал сам губернатор сэр Джон Франклин. То развязно шагал, словно бросая дерзкий вызов солидным и респектабельным горожанам, бывший каторжник, разжиревший на барышах от торговли ромом. Все население, высыпавшее на улицу в этот солнечный декабрьский вечер, нелепо выглядело в глазах щеголеватого священника, на днях приехавшего из Лондона и впервые в своей гладкой и легкой жизни ощутившего отсутствие социальных ширм, за которыми лондонская цивилизация скрывает слабости и пороки человеческой натуры. Одетый в новое черное священническое облачение самого модного покроя, франтоватые ботинки и перчатки светло-сиреневого цвета, преподобный Микин, чье белое шелковое пальто свидетельствовало, что его обладатель еще не освободился от чувствительности к солнцу и жаре, изящно просеменил к почтовой конторе и отправил свое письмо. Когда он повернулся, он увидел перед собой двух дам.
– О, мистер Микин!
Мистер Микин элегантно приподнял свою шляпу над головой, и она какое-то мгновенье парила в воздухе, словно галантный черный дрозд.
– Миссис Джелико! Миссис Протерик! Дорогие леди, вот неожиданная радость! Разрешите спросить, куда же вы направляетесь в такой чудесный день? Разумеется, грешно в такую погоду сидеть дома. Ах, какой климат! Но – след змия, дорогая миссис Протерик, след змия – для ищущих спасения…
– Для вас приезд в колонию наверно тяжкое испытание, – сочувственно заметила миссис Джелико.
Микин улыбнулся, как мученик, покорный судьбе.
– Божий промысел, дорогие леди, божий промысел… Я только бедный труженик в вертограде господнем, терпеливо сносящий зной и тяготы дня.
Но весь его вид – и безупречный галстук, и легкое пальто, и щеголеватые ботинки, и даже самодовольная христианнейшая улыбка – был до такой степени непохож на «бедного труженика в вертограде господнем, терпеливо сносящего зной и тяготы дня», что взглянувшая на него миссис Джелико, жена правоверного инспектора тюремных складов, на секунду почувствовала себя еретичкой.
– Конечно, я охотнее остался бы в Англии, – продолжал мистер Микин, поглаживая одним сиреневым пальцем кончик другого и красиво приподняв брови в смиренном желании отвергнуть похвалы своему самоотречению, – но я чувствовал, что мой долг – не отказываться от предложения, которое соизволил сделать по своей доброте его милость господин епископ. Здесь благодатное поле деятельности, милые дамы, для христианского пастора. Они взывают ко мне, леди, эти овцы Христовы – эти заблудшие и отверженные овцы нашей церкви.
Миссис Джелико игриво тряхнула яркими лентами чепца и с дружеской улыбкой посмотрела на мистера Микина.
– Вы не знаете этих каторжан, – сказала она с веселым безразличием, словно речь шла о скотине. – Ужасные твари. А что до прислуги – боже мой, я ее меняю каждую неделю! Когда вы пробудете здесь подольше, вы их лучше узнаете, мистер Микин!
– Да, иногда они просто невыносимы! – сказала миссис Протерик, вдова бывшего начальника тюрьмы, и ее выцветшие щеки вспыхнули благородным негодованием. – Терпеливее меня не бывает на свете, но признаюсь, что эти тупые и порочные создания способны и ангела вывести из себя.
– У каждого из нас свой крест, дорогие леди, у каждого свой крест! – учтиво произнес мистер Микин. – Дал бы нам бог силы, чтобы нести его! Желаю вам всего доброго.
– Но ведь нам с вами по пути, – сказала миссис Джелико. – Мы можем погулять вместе.
– О, превосходно! Мне нужно нанести визит майору Викерсу.
– А я живу недалеко от них, – вставила миссис Протерик. – Она очаровательное создание, правда?
– Кто? – спросил мистер Микин, идя рядом.
– Сильвия. Вы еще не знаете ее? Она прелестная девушка!