Осужденный умирает в пять
Шрифт:
Билли Хамбург:
— За единственного защитника обездоленных, который регулярно обманывает «вдову» (гильотину)!
Несколько притянуто за уши, зато в этом весь Билли.
Доротея:
— За отважного защитника невинных! — не сводя глаз с Билли, взглядом спрашивая, хорошо ли выучила урок.
Мэтр Кольбер-Леплан, старшина сословия адвокатов, торжественно изрек:
— Позвольте мне, дорогой мэтр, подтвердить вам после очередного успеха — вы честь нашего сословия и его старшины… Я пью за самого усердного служителя Фемиды.
Впрочем, последнее для красного словца — он ничего не пил.
«Они кого угодно заставят пожалеть об участи никому не известного адвоката», — думал Лежанвье.
Дю Валь, главный редактор газеты «Эвенман», сказал:
— Вы превзошли самого себя! Вы побили все рекорды!
Дю Валь начинал свою карьеру спортивным репортером.
Жаффе, художник:
— За четырехчастный монолит, который я вижу в черном и кобальте.
«На этого грех обижаться», — решил адвокат. Жаффе сам был черным и свою палитру ограничил черным и кобальтом, его картины в желтой гамме стоили безумных денег.
Мэтр Сильвия Лепаж, держа бокал в вытянутой руке, словно он мог взорваться, пробормотала:
— За самого прекрасного патрона, за лучшего из мэтров! — она сдерживала — не очень удачно — слезы умиления.
Мэтр М — ран, красный, как петушиный гребень, провозгласил:
— Жалко, мэтр, что вы слишком поздно родились! Вы бы спасли голову Людовика XVI!
Дурак, разумеется.
Вернер Лежанвье осторожно просунул руку под пиджак, стараясь умерить сердцебиение.
«Вспомните, что вы мэтр Лежанвье, великий Лежанвье… Никогда не забывайте об этом…»
Все — начиная с Дианы — явно ждали от него блестящего ответа, который Дю Валь мог бы опубликовать в «Эвенман», но ему лишь хотелось поскорее отделаться от них. Он неловко вывернулся:
— Спасибо всем вам. Не знаю, как выразить мою признательность, от этого она только горячее… Оставьте же за мной преимущество недосказанности.
Его всегда преданные соратники Сильвия Лепаж и М — ран рассыпались в изъявлениях восторга.
Как обычно, Билли Хамбург с Дото должны были пересидеть всех.
— Я вас свезу в огромный бар, который мы с малышкой только на днях обнаружили, — говорил Билли. — Это рядом с набережной Жавель, в брюхе у баржи. Только выпьем по глоточку, но таких глоточков вы не пробовали. Совершенно жавелизированный [2] глоточек. Заодно выскажетесь по поводу Эжени — моей новой тачки.
Лежанвье обернулся к Диане, ища ее взгляда, но она уже сосредоточилась на Жавель. Ее лицо, отражавшее детскую радость, показалось ему еще более прекрасным, чем обычно:
2
Жавелевая вода — раствор хлорки (прим. пер.).
— Сожалею, — сухо отозвался он, — но меня ждет работа. Забирайте Диану, если она хочет, но с условием, что вернете ее мне до зари целой и невредимой.
— Ну, мы умеем обращаться с фарфором, — ответил Билли.
На самом деле адвокату нечего было делать в кабинете, разве что слушать, как высокие каблуки Дианы стучат наверху, ждать, когда Диана уйдет, ждать, когда Диана вернется…
Она на бегу ворвалась пожелать ему спокойной ночи, запечатлела слой губной помады на носу и оставила его, ускользая в том же возбуждающем шелесте шелка, который вскружил ему голову в начале вечера.
Грохот входной двери, захлопнутом Билли, сотряс весь дом. «Билли и Дото, приданое Дианы», — горько подумал Лежанвье. Свидетели на их свадьбе, свидетели их совместной жизни, внимательные, преданные, назойливые, торчавшие у них целыми днями, вроде неаполитанской родни.
Раздраженный нарастающий рокот, рев самолета на взлете: Евгения, новая тачка, улетающая к набережной Жавель…
Вернер Лежанвье снова раскрыл красную тетрадь, рассеянно полистал. Так, чтобы убить время. Может быть, и потому, что красная тетрадь была более милосердным зеркалом, посылавшим ему отражение вечно юного Лежанвье.
«Таблоид»: американская газета, специализирующаяся на шантаже высших светских кругов.
«Ай Сарайе! Пар Гибор!» (Крики колдунов, призывающих дьявола на шабаш.)
Lam Кее, Lam Кее Hop, Cheong Chiken, Cheons Roosten, Cock and Elephant, Hon Globe and Elephant (самые известные сорта опиума).
«Пройдет девять поколений, прежде чем негр станет думать как белый» (Генерал Ли).
«Кошка, ждущая всегда у одной норки, в конце концов умрет, и мышка, заставляющая ждать всегда одну кошку, тоже в конце концов умрет» (польская пословица).
Цвет чернил, вид страницы, почерк, то прямой, то наклонный, здесь небрежный, там аккуратный, — словно даты каждой записи, каждой цитаты, порождали воспоминания и образы с той же точностью, как число из календаря: его первое Рождество вдали от дома, Янсон-де-Сэлли, две комнаты под крышей на бульваре Гувьон-Сед-Сир, самоубийство отца, рождение Жоэль.
Почти все смертельно опасные алкалоиды — такие, как стрихнин, рвотный корень, мышьяк, морфий, белладонна — являются так называемымии кумулятивными ядами, это означает, что они трудно выводимы и остаются в организме недели спустя после их заглатывания, даже в разлагающемся трупе.
Эти яды чаще всего прописывают как тонизирующее лекарство, но при вскрытии всегда можно определить с помощью реактивов и электролиза превышение нормальной дозировки на один или на полмиллиграмма.
Отметим, что в некоторых случаях, начиная с дела Вильдь—, относящегося к 1881 г., отравителю, некоему Лемпр — ру, фармацевту, удалось тем не менее…
Вернер Лежанвье вздрогнул.
В холле настойчиво звонили.
Он сразу же понял, что это Диана, Диана, вспомнившая с опозданием о своем обещании, и заставившая Билли и Дото отвезти ее домой под каким-нибудь предлогом.
Даже не спрятав в ящик бутылку виски, он побежал к входной двери, распахнул ее…
На пороге возник мужской силуэт, еще больше вытянутый от света фонаря напротив.
— Что это? — пробормотал адвокат, отступая на шаг. — Кто это?
— Лазарь, мэтр, — ответил незнакомец. — Воскрешенный Лазарь.