Осужденный умирает в пять
Шрифт:
Много раз машины тормозили на углу улицы, и всякий раз он поворачивал ей навстречу, опасаясь, что Лазар вернется в отель у него за спиной.
Четверть пятого, без двадцати пять. Правда, накануне Жоэль вернулась домой лишь в пять утра…
Лежанвье вспбминал другие бесконечные ожидания. В двадцать, даже в тридцать лет ему случалось ожидать таким образом возвращения более или менее дорогих ему женщин. Они обычно выходили из машин, потные и утомленные, пропитанные запахом любви. Однажды он ударил одну, и за нее заступился шофер такси. Потом они с шофером
— Мэтр Лежанвье, я не ошибся?
Лазар стоял в двух шагах от него, с сигаретой в зубах, в шляпе, сдвинутой на затылок, руки в карманах расстегнутого пальто, весь — сплошная улыбка. Должно быть, он вышел из такси раньше или вернулся пешком вдоль набережных, обдумывая планы на будущее (как поступил бы сам Лежанвье на его месте и в его возрасте).
— Вы меня ждали, дорогой мэтр?
Адвокат кивнул.
— Вы хотели сказать мне что-то срочное?
Адвокат медленно восстанавливал дыхание:
— Откуда вы? Вы провели вечер с моей дочерью?
— Точно так.
— Куда вы ее водили?
— Танцевать.
— И вчера также?
— Вчера также. В то же место.
— Вы… Вы дорожите Жоэль?
Уже в двадцать и еще в тридцать лет Лежанвье также вопреки очевидности расспрашивал о глубоких чувствах потных утомленных молодых женщин, тайком высаживавшихся из такси. В смутной надежде на чудо.
— Скажем, Жоэль дорожит мной. Благодаря вам.
Шум голосов перед входом в отель в конце концов пробудил от неглубокого сна пожилого ночного дежурного. Неуверенными шагами он подошел к двери и окинул улицу изучающим взглядом.
— Нас слушают, дражайший мэтр! — заметил Лазар. — Кроме того, уже поздно. Госпожа Лежанвье, насколько я успел ее узнать, должно быть, обеспокоена вашим отсутствием. На вашем месте я бы вернулся домой кратчайшим путем.
Он выплюнул свой окурок, раздавил его ногой:
— Не знаю, что меня заставляет сказать вам об этом, но я к вам очень привязан, дорогой мэтр. Я надеюсь назвать вас — вполне законно — папой.
— Негодяй! — пробормотал Лежанвье, сознавая собственное бессилие.
И то, что он повторяется.
Диана не спала, когда он бесшумно открыл дверь спальной.
— Жоэль вернулась?
— Да, — ответила Диана. — Она мне устроила сцену.
— Она вам устроила сцену?
— Похоже, я шпионю за ней, настраиваю вас против нее… Я приготовила вам пижаму, дорогой, а здесь ваша порция виски… Вы виделись с этим человеком?
— Да.
— Что он вам сказал?
— Он рассчитывает стать моим зятем.
— Что?
— Он рассчитывает стать моим зятем.
— И вы это так оставите? — спросила Диана недоверчиво, побелев, как ее батистовая ночная рубашка, открывающая округлые плечи. — Вы, Лежанвье, великий Лежанвье, вы потерпите, чтобы какой-то
Лежанвье скинул свои замшевые ботинки, вылез из рукавов пиджака, отстегнул промокший воротничок рубашки, начал расстегивать брюки. Обычно он раздевался в прилегающей туалетной комнате, но сейчас…
— Нет! (Он склонил свою крупную голову.) Завтра утром, пораньше, я позвоню в «Жнивье». Мы проведем там неделю, две — столько времени, сколько понадобится. Если этого недостаточно, чтобы Жоэль отвлеклась, я вновь пошлю ее во Флоренцию, Рим, Портофино, ей там понравилось…
Диана, успокоившись, притянула его к себе, поцеловала в кончик носа:
— Дорогой, я вновь узнаю вас! Какой-то момент я боялась, что вы поддадитесь…
Лежанвье рассмеялся. Последнее слово напомнило ему о чем-то:
— Т-сс! Клиент — тем более экс-клиент — не всегда прав.
Он тут же понял, что это не смешно.
Даже Билли Хамбург сказал бы лучше.
Но Билли было не пятьдесят, и ему не предстояло сейчас спать с женщиной на пятнадцать лет моложе.
У Билли не было дочери. А следовательно, проблем.
Билли не заботило, чтобы восторжествовала справедливость.
— Дорогой! — разочарованно прошептала Диана. — Вы думали о чем-то другом…
Глава пятая
Лежанвье любил приезжать в «Жнивье», рано ложиться, завтракать в обшитой дубовой панелью столовой, пахнущей воском, откуда через застекленные двери открывался вид на зеленую долину Шеврез, напротив недопроснувшейся Дианы, потной и утомленной, с трудом справлявшейся со своими кружевами.
— Надо бы почаще сюда приезжать, — расслабленно вздохнул он. — Слышите, голуби?
— Думаю, это цесарка… Еще чашку кофе, дорогой мэтр?
— Охотно.
Разумеется, кофе без кофеина, который он пил без удовольствия, вдыхая аромат того, что пила Диана.
Диане не пришлось вызывать Сабину звонком. Старая служанка сначала вошла, затем постучала:
— Извините, там господин спрашивает хозяина.
— Кто еще? — проворчал Лежанвье.
— Не знаю. Не захотел назваться. Кажется, лучший друг хозяина.
Лежанвье уже понял.
«Может быть, нам придется сменить континент?» — вздохнул он, бросая салфетку.
Диана тоже поняла, но не казалась слишком взволнованной.
— Гостевая комната готова, — лишь сказала она. — И не выставляйте его в дверь, он вернется через окно.
Лазар теперь ездил на собственном автомобиле, «кадиллаке» пятилетней давности, но выглядевшем почти как новый, слишком широком для узкой подъездной аллеи, поднимавшейся к дому. Его ярко-красное крыло ободрало последний розовый куст.
Лазар через переднее стекло дружески помахал рукой:
— Хэлло, дражайший мэтр! Париж становится просто убийственным, если время от времени не выезжать за глотком свежего воздуха. Я привез вам хороших друзей, которые и убедили меня принять ваше сердечное приглашение. Они уверяют, что «Жнивье» может приютить полк солдат. Догадайтесь, кто это?