Осужденный умирает в пять

Стееман Станислас-Андре

Пока его собеседник чередовал угрозы с уговорами, Вернеру Лежанвье казалось, что на его глазах выстраивается один из тех рисунков-головоломок, где основные линии складываются в общую картину лишь в самом конце.

— Я уже спрашивал — сколько?

Лазар пожал плечами, уступая:

— Ну, если вы настаиваете… Ваш портсигар обошелся примерно в сто тысяч (цены в старых франках), но Картье может подождать… Пять тысяч в день мне нащелкивает в Шведском отеле, пока я ищу жилье… Мне необходимы два-три костюма, ну, скажем, четыре, белье, обувь, карманные деньги… Я задолжал бывшей

госпоже Лазар алименты по двадцать тысяч в месяц, она настаивает… Скажем, пятьсот в общей сложности, чтобы вас не затруднять.

Лежанвье нарочно позволил Лазару выложить все, что было у того за душой. Внезапная ненависть нуждается в пище. Ему также любой ценой нужно было найти ответный удар.

— Предположим, что я вам их дам. Что я покупаю?

— Могильное молчание, дорогой мэтр, гарантию тайны. Вы нейтрализуете мои угрызения совести.

— Предположим, что я откажу?

— Тонуть будем вместе, сами же локти кусать будете…

— Понимаю.

Лежанвье протянул руку к телефону, снял трубку, набрал номер.

— Вы куда звоните? — поинтересовался Лазар.

— В полицию.

— Зачем?

— Попросить избавить меня от вашего неуместного присутствия, сообщить им ваши запоздалые признания. «Пусть гибнет мир, но восторжествует справедливость». Не вы ли приписали мне этот девиз?

— Да, но…

— Хорошенько усвойте, папаша! — терпеливо разъяснял Лежанвье. — Я представлял ваши интересы в суде, будучи уверен в вашей невиновности, но вы несправедливо оправданы, что освобождает, меня от дальнейшего участия в вашей судьбе. Теперь я имею право заявить о том, что вы виновны, как простой свидетель.

Лазар быстрым движением нажал на рычаг телефона:

— Momento, дражайший мэтр! Чтобы не терять времени в камере, я полистал кодекс… Я ведь признавался не в убийстве моей консьержки, а этой дряни Габи. Другими словами, я просто говорил с вами о деле, неважно, закрытом или нет, в котором вы защищали мои интересы и, что бы я ни сообщил вам сегодня, вы связаны профессиональной тайной. Всякое другое поведение с вашей стороны будет сурово осуждено кланом адвокатов да и вашей совестью порядочного человека.

Вернер Лежанвье вытер лоб, не столько по необходимости, сколько чтобы скрыть замешательство. Лазар отразил удар и снова попал в яблочко. Да, он удачно выбрал жертву.

— Итак, дражайший мэтр? Будем друзьями? Вы дадите мне шанс?

Лежанвье взял себя в руки. Он пожал широкими плечами:

— Если я бессилен против вас, то и вы бессильны против меня. У меня только одно желание, — добавил он с прорвавшейся ненавистью (не Лазар ли задал тональность?) — увидеть вас когда-нибудь на скамье подсудимых и в тот день выступать на стороне гражданского обвинения. Заберите портсигар, я освобождаю рас от уплаты гонорара.

Вместо ответа Лазар снял трубку, набрал номер.

— Куда вы звоните? — поинтересовался Лежанвье.

— В Центральный комиссариат. Затем, с вашего позволения, я позвоню на радио и на телевидение.

— Что же вы им скажете?

— Правду, дорогой мэтр. Что я действительно зарезал Габриэль

Конти, угрызения совести лишили меня сна, я решился заплатить свой долг перед обществом. Одним словом — все, чего вы сказать не имеете права… Алло, криминальная полиция?

Настала очередь Лежанвье опустить тяжелую ладонь на рычаг телефона.

— Подумайте! (Адвокат возобладал над человеком.) Вас вновь будут судить. Вы рискуете головой.

Лазар снова набирал номер:

— Т-сс, дорогой мэтр. Многих ли вы встречали за свою долгую карьеру, кто после выигранного процесса рискнул возобновить дело, кто бы провозгласил свою виновность, будучи признан невиновным? Я всю жизнь мечтал о славе, мечтал появиться на первых страницах газет. Меня вновь будут судить? Ладно. Но на этот раз бесчисленное количество судей, известные писатели, психоаналитики, прославленные репортеры, фотографы, кинооператоры. Ни один виновный не будет оправдан с таким триумфом! Трогательное признание преступника, охваченного раскаянием! Лазар, или инженю! Лазар, или человеческая совесть… Откровенно говоря, дражайший мэтр, сам не понимаю, зачем я пришел к вам со своими проблемами, когда два-три звонка могут их разрешить.

Вернер Лежанвье и сам задавал себе тот же вопрос.

— Вы не отделаетесь так легко! Запоздалая откровенность не оправдает вашу ложь…

Лазар сощурил правый глаз, поднял левую бровь:

— Какую ложь? Дражайший мэтр, припомните: я втайне решился за все расштатиться с самого начала. Если в ходе следствия я передумал, так это под дружеским давлением моего советчика, великого Лежанвье, это он, великий Лежанвье, гарантируя мне оправдание своим именем, убедил меня все отрицать. Так что не мой возобновленный процесс, а ваш привлечет толпы. Конечно, вы станете все отрицать, поклянетесь. Но, как по-вашему, кому из нас скорее поверят? Раскаявшемуся, страдающему бессонницей парню, бросившему на весы свою жизнь, или судебному тенору, чья профессия — лгать всему свету?

«Я люблю вас, дорогой, но я также восхищаюсь мэтром Лежанвье, великим Лежанвье, защитником угнетенных, победителем проигранных дел. Если мне придется перестать восхищаться одним, возможно, я перестану любить другого»…

— Гаденыш! — сказал Лежанвье. — Бессовестный гаденыш!

На этот раз громко, ясно и разборчиво.

Помимо старого портрета Франж, красной тетради, бутылки виски, пластиковых стаканов и других необычных предметов третий ящик слева хранил заряженный пистолет.

Адвокат ощупью нашел его, снял с предохранителя в тени ящика, как вдруг раздался тройной звонок. Тринн, тринн, тринн.

— Не хватайтесь за топор. Десять против одного, это госпожа Лежанвье, — заявил Лазар.

Лежанвье открыл входную дверь, ему стало холодно. Он ничего не видел перед собой.

— Это ты?

— А как вы думаете?

Пританцовывая, Диана ворвалась в кабинет, застыла на пороге.

— Здесь кто-то есть?

Лазар поднялся, отвесив безукоризненный поклон.