Освобождение шпиона

Корецкий Данил Аркадьевич

Ладно. В общем, там, в Рязани, все нарисовалось лучше некуда: с утра на заводе, обед у генерального до­ма, а вечером - ресторан и дым коромыслом. Подцепил себе двадцатитрехлетнюю Оксану из конструкторского бюро, веселую разбитную девицу, совершенно без ком­плексов, но с грудью четвертого размера.

День так прошел, и второй, и третий. Спал Семаго мало, но как-то посвежел с лица, да и мозги в порядок привел. А чего париться, в самом деле? Еще не старый, при деньгах, полностью состоявшийся мужчина... Классный спец, кстати, один из лучших в мире. В са­мом ЦРУ, вон, пылинки

готовы с него сдувать, в жопу целовать, чтобы только передал пару мегабайт инфор­мации. А как он будет смотреться через пару лет вла­дельцем собственной виллы на берегу океана! Хо! Ка­питаном собственной яхты! Загорелый, мощный, валь­яжный, уверенный в себе! Это он — Семаго, а не кто-нибудь другой. Он и есть!

Каждый день созванивался с Наташкой: дела, здоро­вье, то-сё... но как-то без настроения. Не получалось с настроением. Семаго понимал, что она там, наверное, снова пустилась во все тяжкие, трахается на капоте с этим своим Гариком. Чего тут себя обманывать... Ну, и хрен с ней. Зато Оксанка, хоть и молодая, а под ним на­волочку в клочья рвет. Значит, не в нем дело. Значит, На­ташка просто не понимает своего счастья. Дура. А раз ду­ра, значит, Семга вполне может обойтись и без нее. Най­дет себе помоложе да погрудастей. У нас, у миллионеров, так принято - вилла, яхта и красивая молоденькая сучка рядом. А то и „не одна. Вот так-то, Наташка! И трахайся со своим Гариком на здоровье в позе «зет»!

А потом раздался звонок из Москвы. Вечером, за ужином. Гуляев звонил по мобильному.

— Ты, Серега, не волнуйся только, — говорит. — На­ташка твоя в аварию попала.

— A-а? И чего? Машину расхерачила?
– крикнул Семга.

У него столик возле самой сцены, а там саксофонист прямо в ухо ему гудел.

— Да, Серег. Расхерачила... — сказал Гуляев и как-то странно запнулся.

— Вот блин. Ладно. А чего сама не позвонила? Боит­ся?

И Гуляев опять загундосил:

— Ты, Серега, только это... Только, главное, не вол­нуйся...

— Да говори толком, что случилось! — гаркнул на не­го Семаго.

Он встал, показал своей соседке глазами: сейчас вер­нусь. Она улыбнулась, губы сделала так: чмок. Семга тоже улыбнулся, но уже мертвой механической улыб­кой. Он уже понял. Гуляев говорил все это время, гово­рил. Семаго вышел из зала, ходил кругами по холлу, прижимая телефон к уху, ничего не соображал. Потом забрел в туалет, заперся в кабинке. Опустил сиденье, сел. Заплакал.

— Слышь, Серег. Не надо...

В левом ухе у него поселился маленький Гуляев, бе­гал там, как таракан, жалил его и жалел одновременно.

— Слышь, я специально в «скорой» спрашивал... Они сказали, все мгновенно произошло, она не мучилась ни секунды. Повезло, говорят... Вот они перед этим жен­щину од ну с ожогами принимали...

— Да пошел ты со своими ожогами!!! — взвыл Семга.

— Ладно! Хорошо! Правильно! — обрадовался, засту­чал лапками маленький Гуляев.

— Ты ори, ругайся, Серег! Это лучше! Хочешь, я кого-нибудь пришлю за тобой? Хочешь, сам приеду? Пизданешь мне по морде по старой дружбе! Серег, Серег, глав­ное, не грузись, не натвори чего, слышь? Я приеду!

Перед

глазами ритмично наезжал-отъезжал зеленый плотный туман. Семга долго не мог понять, откуда он взялся, потом дошло, что он раскачивается на унитазе и бьется головой в дверцу. Перестал раскачиваться, встал. Под ногами хрустнули обломки телефона. На дверце осталась кровь Он вышел, умылся. Бросил деньги на стол, на Оксану — ноль внимания.

Она встревожилась:

— Случилось у тебя что-то, Сережа? Случилось?! Ви­жу, слу...

По дороге в гостиницу купил бутылку водки у таксиста. Выпил из горлышка на улице. Постоял перед дверью свое­го номера, войти не решился. Спустился в бар, взял две по сто. Потом пошел к себе и стал собирать вещи. Собрал. За­казал по телефону билет на утренний самолет. Сел на кро­вать, сумку поставил у ног. Стал ждать. Без десяти четыре вышел из номера, взял такси и поехал в аэропорт. В самоле­те Семга уснул и сразу же увидел кошмарный сон.

* * *

Это случилось прошлой ночью. Она ехала по Ленин­градке в сторону области. Под сто шестьдесят, по левой полосе. На повороте в Шереметьево ее «ягуар» на полной скорости вылетел с дороги, снес ограждение, перевернул­ся и сложился вокруг опоры рекламного билборда.

Наташка погибла на месте.

Врач в морге отвернул только самый краешек про­стыни, чтобы он мог опознать лицо. Лицо почти не по­страдало, на нем даже сохранилось знакомое Наташки­но выражение пофигизма. Все остальное находилось под простыней и выглядело так, словно накрыли разби­тый столовый сервиз.

«Ягуар» выглядел не лучше. Он лежал в углу аварийной стоянки в виде нескольких ломтей искореженного метал­ла - машину разрезали сваркой, чтобы отодрать от бетон­ной опоры. Страховой агент прыгал вокруг, что-то тарато­рил, а Семга смотрел на задник Наташкиной туфли, за­прессованной в этой куче. Что она здесь делает? Забыли убрать или просто не заметили. Семга присел, схватился за каблук и потянул. Агент перестал тараторить, куда-то убе­жал, и весь офис, наверное, выстроился у окон (там высо­кие такие окна, от пола до потолка) и смотрел. А Семга все тянул. Изрезал руки, костюм и куртка в крови, но туфлю вырвал. Повертел, понюхал зачем-то, потом бросил в урну.

Приехал домой, а там ее мамаша. Из самого Тамбова. Никогда раньше Семга не видел ни одного из Наташки­ных родственников. И вот — приехала. А он весь в кро­вище. Он ей сразу сказал, чтобы убиралась из его квар­тиры, чтобы не было потом всяких недоразумений. Позже видел ее на похоронах, рассмотрел. И понял, что Наташке, может, и в самом деле повезло, потому что в шестьдесят она бьша бы один в один ее мамаша...

О том, что в машине был еще пассажир, Семга узнал только через неделю, когда его вызвали в областную прокуратуру. Налбандян Георгий Ованесович, 1979 года рождения, москвич, инструктор школы автовождения «АС». Он скончался по дороге в больницу не приходя в сознание. Следак сказал: от множественных травм, не­совместимых с жизнью. Семга спросил, значились ли в списке травм оторванные во время вхождения в пово­рот яйца.