Освобождение Вены: роман-хроника
Шрифт:
— Позовите Артемьева, — распорядился Третьяков.
Ноги фашиста в коротких с широкими голенищами сапогах подрагивали. Дрожали и пальцы вытянутых по швам рук.
— Ганс Мюллер его зовут, — переводил Артемьев. — Находился в тыловой команде, только вчера их спешно направили сюда. А здесь он вчера упился шнапсом.
— Кем был до войны? — поинтересовался Третьяков.
— Он говорит, что был служащим в торговой компании в Дюссельдорфе.
На мундире немца тускнели оловянные пуговицы. Над клапаном кармана распластались крылья хищника с фашистской
Мы собрались уже покинуть дом, когда вбежала девушка-словенка. Лицо ее было в кровоподтеках, руки перебинтованы.
— Фашист там! Фашист! — воскликнула она.
— Какой фашист? Где?
Третьяков, Артемьев и все, кто находился в комнате, недоуменно взглянули на девушку.
— Это — фашист! — повторяла она. — Там…
И показала рукой на дверь, куда увели Ганса Мюллера.
— Кто? Мюллер? — переспросил Артемьев.
— Он не Мюллер, он фашист, Фред его звать, а фамилия… — Девушка назвала длинную, труднопроизносимую немецкую фамилию.
— Успокойтесь, успокоитесь. Кто вы? Откуда немца знаете? — спросил я.
Девушка села, Взволнованно, путая русские слова, она рассказала о немце. Впервые она увидела его на шахте. Там он служил в охране. С рабочими, согнанными из России, Франции, Польши, Чехословакии, был жесток. Однажды она видела, как немец бил женщину-француженку. В чем та провинилась — неизвестно, но француженка больше в барак не вернулась.
В другой раз на рассвете он вывел в лес рабочего. Вскоре вернулся один. При побегах пленных он руководил погоней. А когда находили в стволе шахты разбившихся рабочих, все знали, чье это дело рук.
В шахте Анна пробыла около года. Потом ее неожиданно перевели в поместье, хозяйкой которого была бауэрша Марта. И здесь она снова увидела Фреда. Хозяин находился на Восточном фронте, и немец пользовался расположением его пышнотелой жены.
Вчера Фред прибыл вместе с солдатами из воинской части. Они ругались на русских разведчиков, которые ловко выскользнули из имения. Больше всех при этом гремел Фред. А когда он узнал, что русским скрыться помогла служанка, то пришел в ярость. Намотав на руку ремень с металлической пряжкой, он начал избивать девушку.
Анну спасло то, что она была в стеганой куртке. Одежда смягчала удары. А немец норовил ударить ее пряжкой по лицу, голове.
— Только не по рукам, Фред! Только не по рукам! — молила хозяйка. — Ей же надо работать!
Если бы не хозяйка, девушку забили бы до смерти. Хозяйка, улучив момент, бросилась к Фреду, оттолкнула его и загородила Анну:
— Хватит! Она получила свое!
И вытолкала ее, залитую кровью, в дверь.
За ужином Фред напился. Призвав на помощь Анну, хозяйка с трудом раздела немца и уложила в кровать.
Первые выстрелы застали хозяйку в подвале, куда она предусмотрительно перенесла перину и пуховик.
— Поднимись наверх и разбуди господина, — приказала она Анне.
Анна вошла в хозяйскую спальню. Немец храпел. В нос
Разрывы снарядов, треск автоматов, цветные трассы в черном небе сразу отрезвили его.
— Где Марта? Мой автомат? Штаны?
— Хозяйка отнесла в погреб, — отвечала Анна.
— Это русские? Да? — Гитлеровец бросился в подвал…
— Организуй отправку этого гада в штаб полка. В препроводительной укажи, кто он в действительности, — сказал Третьяков. — Впрочем, я сам это сделаю.
Он сел за стол, закурил и принялся быстро писать на листе, вырванном из тетради.
Позже с боем мы пробились к небольшому селению Нейзадль. Его дома раскинулись у подножия пологой горы с поросшей лесом вершиной. Немцы сопротивлялись не очень сильно. Они отошли к вершине и закрепились там, обстреляв из минометов единственную улицу. Одна мина угодила в не вовремя выкатившую телегу с австрийцем. И лошадь и сидевшего в телеге хозяина иссекло осколками, и солдатам пришлось оказывать помощь. Очереди из пулеметов проносились по верху, прошивая крыши домов: селение оказалось в непростреливаемой, мертвой зоне, и мы были недосягаемы.
В тот же день от командира полка Данилова поступил приказ:
— Занятый рубеж закрепить! Быть готовыми отразить контрудар противника.
— И долго здесь будем сидеть? — размышлял над картой Белоусов. — Там наши, поди, в Вене бьются, а мы будто в заводи.
— Каждому свое. Не мы, так другие сюда бы пришли. — Третьяков достал сигарету, аккуратно ее размял и чиркнул зажигалкой. — Я так думаю, комбат, что, возможно, и конец войны здесь встретим.
— Конец войны? — Белоусов уставился на него удивленным взглядом.
Прежде чем ответить, Третьяков усмехнулся:
— Ты что же, Николай, не понимаешь, что дело идет к концу? Наши-то уже под Берлином. И в Вене немцы долго не продержатся. К тому же, говорят, американцы недалеко. Рвутся из последних сил…
На Пернитц
Через день Белоусова вызвали в штаб дивизии.
— Бери карту, — сказал мне комбат. — Вместе поедем.
Генерал находился в кабинете богатого особняка один.
— Как дела, капитан? Не засиделся ли в обороне?
— Немного есть.
— Тогда садись в кресло и разберись по карте в обстановке. И вы тоже, — обращается ко мне генерал. — А я выйду.
Мы склонились над картой, изучая вычерченные на ней генеральской рукой стрелы, пунктиры, скобки боевых порядков батальонов.
Дивизии предстоит наступать по широкой долине, уходящей в глубь Альп. Маршруты батальонов обозначены пунктиром. Они проходят через зубчатые скобки оборонительных позиций гитлеровцев, обходят овалы их резервов и огневых позиций артиллерии, встречают короткие, жалящие стрелы контратак.